Владислав Шурыгин - Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

Позвонил проживающим в Москве плавбатарейцам. Сообщил о фотопленке. Сколько было радости!

А затем настал день, когда мы — Рымарев, Румянцев и я (Ревин болел) — приехали в архив.

В просмотровой комнате нас приветливо встретила женщина в белом халате. Рымарев поднес к очкам блокнотик, назвал ей номер киноматериала. В журнале учета женщина нашла интересующую нас запись: «Плавбатарея № 3. Политработа. 15.06.42 года. — Оператор Донец».

15 июня? Значит, всего за четыре дня до ее последнего боя побывал на плавбатарее фронтовой кинооператор Григорий Донец!

Сотрудница архива ушла за кинопленкой, а мы остались в комнате. Как томительно тянулось время… Кто-то, сидя спиной к нам, работал на стенде просмотра кинодокументов, включал «ход», и на экране, размером с экран среднего телевизора, голубовато светились, двигались люди, танки, автомашины… Фронтовая кинохроника. Кто-то тоже работал, искал.

Вдруг в комнату быстро вошел пожилой высокий мужчина. Чувствовалось, что здесь он свой или, во всяком случае, бывает часто. Он и Рымарев приветливо поздоровались, взаимно коротко осведомились о делах-заботах, приведших их сюда.

— Ну, товарищи, — обращаясь к нам, задорно сверкнул очками Дмитрий Георгиевич, и сухое лицо его тронула улыбка, — нам повезло! Это и есть Лебедев Алексей Алексеевич, о котором я вам говорил!

Наверное, только профессиональное чувство кинохроникера не позволило Рымареву торжественно сказать: «Это и есть единственный, монопольный обладатель уникальной фотоприставки, позволяющей переснимать на фотоаппарат кадры с кинопленки!» Я понял, что хотел сказать Рымарев. С удовольствием познакомился с несколько рассеянным и уже мысленно углубленным в предстоящую работу Лебедевым. В ответ на просьбу Рымарева воспользоваться фотоаппаратом и приставкой Лебедев ответил:

— Хорошо, но могу ссудить только полпленки. Больше ни кадра. Много работы. Боюсь, не хватит.

И то было счастье. Мы ждали ленту.

Наконец сотрудница пришла, положила на стол круглую жестяную коробку. Но радоваться было рано. Пленка была единственной копией, и крутить ее в кинопросмотровом аппарате не разрешалось. Экая досада… Но ведь можно посмотреть ее над матовым подсвеченным стеклом монтажного стола! Можно. Мы взяли лупу и принялись за дело. Незабываемый миг — Рымарев поставил пленку на специальный вращающийся ролик, стал медленно разматывать ее.

— Здесь всего-то на две-три минуты непрерывной работы киноаппарата…

— Прекрасно!

— Что же прекрасного? Очень мало, — сматывая первые, «слепые» кадры, проговорил Рымарев.

Константин Александрович Румянцев, в новом костюме, при галстуке, был на удивление торжествен и терпелив. Рымарев остановил перемотку, вгляделся в кадры:

— Мостик, что ли? Высокий командир с биноклем…

— Мошенский?! — не выдержав, рванулся Румянцев. — Разрешите, я взгляну. Эх, очки не те взял!

Но и это не помешало Румянцеву. Всмотревшись в кадры — их в поле зрения было два, — воскликнул:

— Да, он! Наш командир. Капитан-лейтенант Мошенский. А это, в левом углу мостика, лейтенант Хигер!

Мне с трудом удалось увидеть то, о чем они говорили, но и одного взгляда было достаточно, чтобы понять — это удача. Необыкновенная удача. Мостик плавбатареи во время боя. На нем Мошенский, Хигер, радисты…

Рымарев крутил пленку дальше.

…Командир крупным планом, в каске, с орденом на кителе, с нашивками капитан-лейтенанта на рукаве. Вот он, снимок, которого еще не было ни у кого, о котором я мечтал! …Дальномерщики возле трубы дальномера. Кто? Куликов, Гуммель, Столяров, Бочков, Мазниченко? Очень мелко, не разобрать. Да и не знаю я их в лицо.

…Зенитчики 37-миллиметровых носовых автоматов. Стволы нацелены в небо. Моряки сосредоточенны. Между пушек командир с биноклем. Лейтенант Даньшин? Да он!

…Снова зенитчики. Один из расчетов. Крупный план…

— Это Дима Сиволап, Коля Герусов, Коля Циленко… — взволнованно говорит Румянцев. — Этого не помню. Забыл. И этого не помню… Пошлем Сиволапу — он всех назовет. О! А это уже наша батарея. Наша! Постойте, постойте — да ведь это мой расчет. В черных очках — старшина Камынин. Биркин… облокотился на щит. А это — Бондарь, парторгом на батарее был, а я на их орудии наводчиком. А это… — Румянцев еще раз вгляделся, отпрянул, обвел присутствующих торжественным взглядом… На одном выдохе закончил: — Это я, братцы. Вот этот, в берете, руки в карманах брюк. Ох, я такой был…

Из-за соседнего стенда встал, подошел к нам человек, только что смотревший кинохронику. Подошел и Лебедев. Профессионально вгляделись в кадры кинопленки. Сравнили с «оригиналом».