Сергей Дышев - Почти живые

Первые потери своих воспринимаются с безнадегой и саднящей болью…

«Бум! Бум!» — с нашей стороны вновь заработал миномет. В моей голове все смешалось. Я поймал себя на мысли, что называю нашими боевиков, что подспудно жду, когда они остановят наступающих. Нелепость моего положения усугублялась и тем, что в пылу штурма я мог «заслуженно» получить пулю от своих. Истинно своих…

— Держи!

Я оглянулся. Шамиль протягивал мне автомат.

— Если мы не убьем их, они убьют нас. Ты сам повторял это в Афгане…

— Я по своим не стреляю.

— А мы, значит, чужие?

— Вы тоже свои.

— Это вы, русские, считаете так.

Раззаев ушел, а я высунулся, стал наблюдать. Ксения тоже поднялась, но я решительно и молча усадил ее на место. Вертолеты, похоже, отбомбились. Артподготовка закончилась. Деревня горела, и о разрушениях можно было только догадываться. Собровцы подползали — шевелящиеся на поле серые точки. Они не могли выпрямиться во весь рост: с нашей стороны началась отчаянная пальба, чувство нереальности происходящего захватило меня, я был в зазеркалье, в перевернутом мире. Вокруг шла война, но я не стрелял, как обычно, из автомата или пулемета, хоть и находился в эпицентре безумного действа, в котором участвовали десятки, сотни, тысячи людей — мои друзья-собровцы, мой лучший сержант Шома Раззаев со своей бандой борцов за независимость… Судьба устроила всем нам приглашение в фантастический иллюзорный сон. Мы все бредили, всей страной, под веселым, бесшабашным руководством горького седого мужика, который косноязычно пытался, чтобы мы его поняли… Его проклинали все — от зачуханного солдата до прожженного боевика-исламиста. Полковники и рядовые крыли его одинаковым матом, а генералы тихо поругивали в своей среде…

Удав высунулся, приладил автомат на бруствер, прицелился, послал длинную очередь.

— Что ж ты, сука, по своим стреляешь? — не выдержал я. — Или ты не русский?

Он повернул ко мне голову, посмотрел мертвенным взглядом, с каким потенциальные убийцы воспринимают что-то досадное и малоприятное, разлепил плоский рот:

— Это не твое собачье дело — по кому я стреляю… Белый дом обстреливали тоже русские? А мента замочить для меня первое дело.

Он выстрелил еще один раз и ушел. Я его раздражал.

Наступающим не давали поднять головы. Поле, проклятое поле, где все как на ладони, жалкие кусты камыша не спасут от жгучих пуль снайперов. Сколько уже сейчас лежат там, уснувших в мгновение? Сколько раз я видел подобную страшную неожиданную смерть, и каждый раз она поражала своей бесконечной вселенской несправедливостью…

Снайперы засели на крышах, и они видели всех, лишь выбери цель. Привычный приклад у щеки, послушное перекрестье прицела, наплывающее на очередную жертву. Короткий хлопок — и в круглом поле окуляра еще одна короткая смерть — обыкновенная и никчемная.

Боевики подбили еще одну боевую машину, видно было, как выскакивал оглушенный экипаж, как выносили тяжело раненного, а может, убитого…

Опять с нашей стороны методично заработал миномет. Я физически ощутил, как все ближе и ближе ложатся мины, как трудно нашим бойцам втиснуться в сухую корку земли, чтобы спастись. Ребят швырнули, как на раскаленную сковородку, ни спастись, ни перекреститься, ни головы поднять. Я понял, что атака захлебнулась, что никто не даст команду напропалую идти на пулеметы, не те времена; обороняющиеся засели прочно, они будут грызть землю и камни, но просто так не выйдут из домов, окопов, подвалов…

Когда стрельба стала затихать, я вспомнил о записке, которую мне передал офицер. При нас безотлучно находился Джамаль. Когда он задремал, я достал ее и при свете горящего здания прочитал ее.

В ней значилось: «Л/с 250–260 чел. 4 крупнокалиб. пулемета, 50 ящиков с патронами, гранатами, около 100 „мух“ и „шмелей“, три 92-мм миномета. + наше: 36 автоматов, 3 — ПК, 15 „мух“, 5 „шмелей“, 20 ящиков с патронами, 2 ящ. с руч. гранатами, 2 — гранатомета, около 20 выстрелов». Я все понял: милиционер дал мне подробную раскладку арсенала бандитов и захваченного оружия. Все это железное дерьмо могло стрелять очень долго. Если бы оно хранилось в одном месте, можно было бы рискнуть подорвать его. Но его, конечно, давно распределили между собой. И отнять или уничтожить его не сможет даже супергерой. Записку я тут же уничтожил, запомнив ее содержание.

Оператору разрешили снимать все, кроме боевиков.

За нашими спинами сухо потрескивали выстрелы, но еще более страшно и безнадежно догорали дома, громко лопался шифер, вывороченные наизнанку стены обнажили внутренности комнат: обугленные остатки непременных ковров на стенах и полу, разбросанная утварь, обломки мебели, тряпки. Неожиданная для села, как горный обвал, война устроила беспощадную ревизию людским жизням. Колонна автобусов, остановленная в селе, перевернула счастливую страницу в судьбах. Все, что до этого казалось для жителей безрадостным, стало светлым и счастливым воспоминанием, потому как сам сатана приехал на длинном хвосте, собрав вокруг тысячи вооруженных озлобленных людей и отдав им команду на уничтожение друг друга.