Сергей Дышев - Почти живые

— А какая правда вам нужна? — уточнил я.

— Правда, она и есть правда, — усмехнулся редактор, — она одна.

— Ни черта подобного. Здесь, в Москве, она одна, потому что строится чисто на логических и умозрительных заключениях… А вот на поле боя, у людей, которым надо принимать решение, идти на смерть, она совершенно другая… И вообще, с детства я усвоил истину: болтать всегда легче, чем работать. А чуть позже понял, что болтуны часто оказываются правы, потому что на людях они заметнее и виднее.

Мои наблюдения совершенно не понравились главному редактору, я даже был готов к тому, что он вежливо выкинет меня из машины. Но он не отважился и сделал единственно разумный ход: сказанное мной не отнес на свой адрес.

— Вы правы, болтунов в наше время пруд пруди…

После этого мы в полном молчании доехали до редакции.

Я пожалел, что отдал ему кассету.

На поминках в актовом зале редакции я снова рассказывал, как познакомился с Ксенией, как ее контузило. Не стал только говорить о документах. Возможно, в редакции о них и не догадывались. Зачем только было городить словесный мусор о том, что «патологические садисты» ни за что убили «нашу любимую Ксюшу»? Ведь были «пробные шары» — материалы, в которых она напрямую писала о коррупции высших чиновников и связях их с бандформированиями…

Вот и написала на свою голову…

Тихие речи выступающих при скорбном молчании постепенно заполнились гулом, коллектив расслоился на маленькие спорящие компании, о родителях погибшей не вспоминали, появились первые пьяные, и незаметно поминки превратились в обыкновенное застолье. Большинство сейчас выпивали не для того, чтобы заглушить горе — его заглушить так быстро невозможно, — а для того, чтобы загасить тягостную траурную ноту. И что бы ни было, после свежего морозца на кладбище организм требует свое.

Я тихо вышел и пошел по коридору. Кабинет, где сидела Ксения, был открыт. На ее столе лежали красные гвоздики и тот же портрет, только чуть меньше, что и на кладбище. Сейф стоял в углу — серый железный шкаф в полтора метра от земли. Я не стал закрываться: все шаги хорошо прослушивались, из зала доносились и резкие, неприятно громкие голоса. Из четырех ключей один был самым крупным. Но только я его вставил, как в коридоре раздались шаги, пришлось быстро вынуть ключ.

В кабинет заглянул главный редактор.

— А-а, коллега… — он покачал головой. — Что это вы тут делаете?

— Можно, я немного посижу рядом с ее столом?

— А-а, — снова протянул он. — Пожалуйста… Вы ведь были с ней достаточно близко знакомы?

— Достаточно, чтобы хорошо понять друг друга.

Покачав головой, он ушел. Я бросился к сейфу, быстро вставил ключ, провернул. Хорошо, здесь не было всяких там хитроумных запоров, номерных кодов. Взрывоопасные бумаги хранились в примитивном «совковом» ящике, который с натяжкой можно назвать сейфом. Дверца открылась с сопутствующим визгом. На верхней полке лежали тюбики, коробочка с духами, салфетки, губная помада, расческа, а на нижней — кипа бумаг, газет и пара книг. Я вытянул все наружу, бросил на стол, лихорадочно стал перебирать: явно, что здесь хранилось много чего не представляющего интереса. Наконец я обнаружил обычную пластиковую папку светло-голубого цвета. Уже с первого взгляда я понял, что нашел. Угловые штампы заоблачных высот: комитеты, министерства, комиссии… Стопку бумаг и газет я сунул на место, быстро закрыл сейф, а секретную папочку сунул за пазуху, под рубашку. Теперь надо было исчезать, причем сделать это по-английски. Меня ждали дела, ждала дева Мария, бандеровка чертова. Шеф молчаливо ждал от меня материалы из Первотравного. Я был нужен своей Родине, маме-России, всему миру — особенно с таким жестоким компроматом в штанах, который позволит вычистить грязь из стана наших вождей-небожителей. И мы все заживем лучше, веселее, честнее…

Я направился к лестнице, но прежде, чем моя нога опустилась на первую ступеньку вниз, я заметил поднимавшегося негодяя Удава. Он, как всегда, был живее всех живых. «Почему я тебя не сдал там?!» — мысленно простонал я.

Он не увидел меня, не встретился глазами, а я уже ускоренным шагом уходил за поворот коридора. Навстречу мне медленно шла плачущая девушка, на поминках она сидела в дальнем углу и все время молчала, прижимая платок к лицу… Она не заметила меня.

Я услышал голос Удава, теперь уже никаких сомнений не оставалось, что это он.

— Девушка, извините, я из ассоциации «Надежда вашего дома», я хотел бы внести небольшие пожертвования нашей организации в помощь семье покойной…