Николай Чебаевский - Страшная Мария

— Ощерился, будто волк, — сказал кто-то. — И гляньте-ка, в зеркале-то еще зверюжнее выглядит.

Мария поглядела удивленно: в каком зеркале? Оказывается, с воза упало украденное где-то Фроськой зеркало, воткнулось в снег недалеко от Коськи.

Есть в народе поверье: при покойниках надо завесить зеркало, чтобы мертвый «не двоился», иначе может вскорости умереть еще кто-то из близких. Ни в какую чертовщину Мария теперь не верила. Но вышло так, как предсказывало поверье. Коська «сдвоился» и «потянул» за собой своих близких — Фроську со Степкой.

Позднее, уже по весне, сарбинский коваль поехал к шахтерам за углем для кузницы и возле заброшенного таежного зимовья увидел вытаявшие из-под снега голые ноги. Это оказались Степан с Фроськой. Видимо, нарвались они на других бандитов, те обзарились на чужое добро, укокошили их. Даже одежду с тела, обувь с ног стащили. Остались Фроська со Степкой лежать в снегу в чем мать родила.

После того как Мария расправилась с Коськой, а чоновцы уничтожили в Лапаевке остальных бандитов из его отряда, в Присалаирье наступило затишье. Мария съездила на курсы советских работников. Только возвратилась из города — началась новая заваруха.

В Сарбинку приехал делопроизводитель волисполкома и пригласил Марию на срочный съезд причумышских партизан. Было немного странно: о созыве этого съезда ничего не сообщалось заранее. Но Мария привыкла уже ко всяким неожиданностям. Возникла необходимость — вот и зовут. Почему не в Высокогорское, а в Лапаевку? Вот это уже трудно объяснить.

По привычке разведчика наблюдать за всем, что происходит вокруг, она заметила, как верстах в двух от Лапаевки волисполкомовец дважды поднял кнутовище вверх, а в стороне от дороги взметнулась над кустом рука с двумя поднятыми пальцами. Мария приняла эти жесты как взаимное приветствие. Но у самой Лапаевки снова два взмаха кнутовищем и снова — рука с двумя пальцами. Это уже обеспокоило. Почему волисполкомовец не сказал о пароле? Выходит, ей не доверяют?

В ограде крайнего двора она увидела с десяток оседланных лошадей под охраной двух дюжих мужиков. К ним подошел какой-то усач, поднял два пальца. В ответ один из мужиков вскинул вверх кнутовище, после чего подвел к усачу коня. Что за чертовщина? Для чего партизанам понадобились такие предосторожности в мирную пору?

Волисполкомовец подвез ее к дому местного богатея в центре деревни. Дом этот выделялся теперь среди других домов не только затейливыми резными наличниками и расписными ставнями, но и тем, что из распахнутых окон слышался гул голосов и сизыми струйками тянулся табачный дым. К пряслу напротив дома было привязано несколько подвод, туда же поставил и волисполкомовец своего коня.

В остекленных сенцах Марию с волисполкомовцем встретили двое, предложили сдать оружие.

— Шибко жарко спор пылает, — усмехнувшись, объяснил один. — Расходиться станете — обратно заберете. А то недолго до пальбы…

Мария подалась было назад. Но волисполкомовец заслонил двери.

— Не дури, все сдают оружие на время. Такой приказ. Я, вишь, тоже обезоруживаюсь. — Он с готовностью протянул дежурным свой револьвер.

Препираться было бесполезно. Выхватить наган и уложить волисполкомовца, стоявшего в проходе, попытаться вырваться из западни? Еще не было полной уверенности, что это западня — волисполкомовец сам сдал револьвер, а он тоже советский работник и бывший партизан.

Мария нехотя отдала оружие, прошла в дом. Народу там набилось битком. Сидели на лавках вдоль стен, на стульях, на табуретках, на подоконниках и просто на полу в двух смежных комнатах. Сердце у Марии похолодело от того, что она увидела и услышала. За столом в красном углу горницы сидел Рогов. Рядом стоял эсер Новоселов. По одутловатым щекам его с висков катились струйки пота.

— Будем создавать и оборонять подлинную Советскую власть! — вскинул он вверх руку, будто для сабельного удара.

Руки у Новоселова были жилистые и непропорционально туловищу длинные. По уверениям приближенных, это были руки истинного кавалериста-рубаки, но Мария-то знала, что Новоселов вместе с дружками-анархистами больше любил показывать удаль в расправах над безоружными, чем в сабельных боях.

— Будем отвоевывать исконно крестьянскую вольную волюшку! — продолжал Новоселов. — Ни царских сатрапов, ни колчаковских правителей, ни коммунистических комиссаров не надо русскому мужику, ему нужна свобода, земля — и больше ничего. Мы за Советскую власть без комиссаров! — выкрикнул Новоселов.