Николай Чебаевский - Страшная Мария

— Все равно твой ножик помог мне убежать.

— Это так… Вот что ты запомни; Власом меня зовут, Капустиным. Из Лапаевки я… Передай Советской власти, чтоб родню мою не утесняла… Потому по наказу Ивана в беляках ходил… Вроде потайного глазу… Передай, не забудь… Никто ж не знал про меня, кроме командиров отряда… Худо люди могут думать…

— Все передам! Завтра же туда съезжу, людям объясню.

— Тогда прощай… Редька нечищеная!..

Мария не знала, что это «редька нечищеная» было у Власа Капустина присловьем, которым оценивал он горькие житейские ситуации. Она решила, что последние слова сказаны просто в полубреду.

Живуч был Влас Капустин, долго боролся со смертью. Лишь под вечер он, резко дернувшись, словно из последних сил хотел оттолкнуть косую, затих навсегда.

В Лапаевку направлять Марию у Путилина надобности не было. Причернская эта деревня лежала в округе, где обосновался отряд Коськи Кривопятого. Путилин не признавал Коську за красного партизана, не раз говаривал, что за мародерство и насилия следовало бы его судить ревтрибуналом. Но пока что это было не во власти Путилина. Отряд Коськи действовал независимо от него. Все партизаны знали, что Кривопятому покровительствует Новоселов, помощник вожака причумышских партизан Рогова. Говорили, что они часто встречаются и вместе хлещут самогон. А Новоселов хотя и эсер, но в большой находится дружбе с Роговым. Поэтому с Коськой приходилось считаться, порой даже согласовывать с ним свои операции, во всяком случае знать, где в это время он находится и что намеревается предпринять.

Раз уж Мария надумала отправиться в Лапаевку, Путилин поручил ей попутно связаться с Коськой, узнать, примет ли тот участие в штурме Высокогорского.

Путилин ни словом не осудил Марию за то, что вчерашняя операция развернулась во многом не по плану. И в смерти Капустина не обвинил. Но Мария никак не могла избавиться от мысли, что Путилин потому именно и отпустил ее без возражений, что презирал за слабохарактерность, неумение владеть собой. Думалось даже, что она просто не нужна ему в отряде. И поручение к Коське — это так, для отвода глаз.

Коська сразу заметил ее удрученное состояние.

— Что невесела, отчего нос повесила? — спросил он, когда получил пакет Путилина. — Не дает коммунар вольной волюшки? А ты плюнь на него, иди в мой отряд. Ты же не привязанная, кабалы теперь нету, а у меня все без запрету. Хочешь гадов крошить в капустную сечку — кроши! Хочешь на костре жечь — жги!..

Мария вся напряглась, как перед прыжком. Удивительно было, как Коська угадал ее тайные мысли. Или кто-то услужливо донес, как отчитывал ее Путилин после расправы над верзилой? Вроде никого из партизан или сарбинских жителей вблизи не было…

Да это и не имело значения — донесли Коське или он сам сообразил, что Путилин не дает полной воли, что невмоготу Марии сдерживать жгучую ненависть к белякам, что жаждет она отплатить за Ивана, за Танюшку самой полной мерой, казнить карателей самой лютой казнью!

— Ну, так по рукам? — подзадоривающе спросил Коська, держа в одной руке нераспечатанное путилинское письмо, а другую протягивая Марии.

И у Марии пронеслось в голове шальное: а что, если она в самом деле останется в отряде Коськи? Не все ли равно, где бить гадов! Коська, конечно, грабежами не брезгует, но ей-то барахло богачей не нужно, ей только полная свобода требуется, чтобы можно было расправляться с беляками без всякого огляду на кого бы то ни было. Мстить, мстить, мстить без рассуждений!..

Возможно, она протянула бы руку Коське, осталась в его отряде. Но из ворот, перед которыми встретил Марию Кривопятый, появилась… Фроська, жена Степана, старшего сына Борщова.

Коську прозвали Кривопятым не зря. Ступни ног у него были вывернуты носками навстречу друг другу, по земле он ходил тяжело и срамно. Зато на коне сидел — из седла не вышибешь, носками за брюхо лошади цеплялся, как крючьями. Поэтому любого посыльного Коська принимал либо за столом с самогоном, не поднимаясь с места, либо в седле. Марию принял в седле, так как бабы пить самогон не горазды.

Марии и в голову не пришло, что ворота оставлены распахнутыми специально для выезда Фроськи. На глазах изумленной партизанки Фроська взяла у Коськи пакет Путилина.

— Ну-кось, обнародуй, чего там настрочил коммунар, — произнес Коська. И, усмехнувшись, с плохо замаскированным чувством неловкости, добавил для Марии: — Фрося у меня вроде комиссара и начштаба.