Николай Чебаевский - Страшная Мария

Ванюха вспыхнул маковым цветом. Сказал басовито:

— Уцелеет голова — отрастет борода.

Мария сразу посерьезнела. Спросила, что еще наказывал Иван передать ей. Собрала ему смену белья, пообещала завтра спозаранок испечь для Ивана любимых его шанежек с толокном. Но чтоб не вызвать у кого-нибудь подозрений, пусть парнишка не заходит в дом. Котомочку она заранее вынесет, оставит у бани в огороде. Баня стоит у оврага, там легче уйти незамеченным.

Ванюха даже присвистнул — так восхитила его сообразительность Марии.

— Хорошо придумала, верно? — улыбнулась Мария. — Ну вот, вперед от меня ничего не скрывай. Ивану это же передай. И еще скажи: ежели понадобится, приду к вам, хоть утаивайте дорогу, хоть нет. Иван знает: в тайге я не заплутаюсь.

За лето Ванюха побывал в Сарбинке не раз. Впрочем, отряд Ивана частенько давал о себе знать не только через посыльного. Партизаны нападали на милиционеров то в одной деревне, то в другой, отбирали у них оружие, расправлялись с теми, кто чинил зверства.

А зверствовали беляки все сильнее и сильнее. Чтобы воевать против Красной Армии, нужны были солдаты. Мужики не хотели добывать победу для буржуев, разбегались, скрывались от мобилизации в тайге. Их ловили, нещадно пороли. Но армию надо было еще и кормить, припасы же поступали плохо. И милиционеры стали отбирать у крестьян хлеб, сало, масло, коней с упряжью — в обозы. За неповиновение опять пороли, бросали в каталажки.

Однако крутые расправы привели народ не к повиновению, а к сопротивлению.

В октябре вспыхнуло восстание в волостном селе Высокогорском. Последней каплей, переполнившей чашу народного терпения, послужило распоряжение о сдаче военного обмундирования всеми бывшими солдатами, которые не подлежали мобилизации по возрасту или тяжелому ранению. Это оскорбило фронтовиков.

— Я не арестант, чтобы у меня даже ремень отбирать! — взорвался один из покалеченных солдат. — Четыре года за царя-батюшку в окопах вшей кормил, кровь в боях проливал, так неужто ни шинелки, ни ремня не завоевал?

Милиционеры скрутили непокорного, для «вразумления», для примера другим учинили принародную порку, потом полуживого уволокли в кутузку.

А ночью мужики перебили милиционеров, захватили склад оружия и снова водрузили красный флаг над волостным правлением. Однако оружия было мало — всего три десятка винтовок. Пришёл карательный отряд и на третий день, как ни сопротивлялись повстанцы, подавил восстание.

Страшную расправу учинили на этот раз над мужиками. Всех, кого считали большевиками и зачинщиками, повесили на базарной площади, а остальных повстанцев расстреляли.

Марии передали, что отряд Ивана вышел из тайги и тоже вел бой с карателями. Уцелел ли сам Иван — неизвестно: зарубленных трудно опознать. Трупы каратели свалили возле пожарной каланчи: пусть, мол, забирает и хоронит родня.

Мария немедля засобиралась в волость. Свекор попытался удержать ее:

— Не бабье это дело такие ужасти смотреть. Пойду я. Ежели и впрямь Иванушка голову сложил да выпытывать вздумают о партизанах, так мне способнее стерпеть, — уверял он. — И дочку тебе надо сохранять.

Неделю назад у Марии родилась девочка, Танюша. Оставлять такую кроху одну даже на день было боязно. И взять с собой нельзя. Мария сама была еще слишком слаба. Пятнадцать верст до волости и обратно с ребенком на руках она не сумела бы одолеть пешком. Своего коня Иван забрал в тайгу, а на попутчиков нынче рассчитывать не приходилось.

Разумнее было остаться дома. Но и свекор до волости на деревяшке не дошагает. Ему неизбежно довелось бы упрашивать кого-то из односельчан запрячь хотя бы какую-нибудь клячу, потому что добрых лошадей колчаковцы отбирали. Мария не стала обдумывать, как разумнее поступить. Торопливо накинув на плечи старую шубейку, а на голову — вытертую шаль, бросилась в двери, оставив свекра у зыбки. Почти всю дорогу до волости она одолела полубегом.

У пожарной каланчи, верно, лежали рядами трупы. У Марии все оборвалось внутри.

Красномордый часовой, поставленный для наблюдения за родственниками убитых, — трупы к чему было охранять? — сказал пропитым голосом:

— Гляди давай, который тут твой.

Наверное, он всем, кто приходил сюда, говорил одно и то же. Но Марии показалось: он точно знает, что Иван лежит здесь.

Сама полумертвая, она склонилась над одним трупом, осмотрела второй, третий… Некоторые мужики были сильно изуродованы, лица порублены шашками, двое обезглавлены, головы валялись поодаль, у крыльца пожарки. Кто-то из карателей, видимо, нарочно бросил их туда в грязную, застывшую теперь лужу.