Борис Тартаковский - Квадрат смерти

Ну, думаю, так и надо.

Надевает здоровый детина мне на руку повязку, дает список и показывает, кого и когда будить на вахту.

— А если появится, — говорит, — начальство, то буди меня! — и заваливается спать.

Я все это спросонья выслушиваю и начинаю ходить, чтоб сон не свалил. Тишина, синий полумрак, только на выходе брезжит свет. В такой обстановке минута часом вытягивается, и вот через какое-то время я решаю, что пора будить. А кого? Спящих — сотни две… Как тут быть? Хожу от одного к другому и спрашиваю:

— Слушай, эй, не тебе на вахту идти?

Один обругает. Другой сперва схватывается, а потом ботинком в меня запускает. Третий подушкой огреет, а то и кружка в голову летит… Тут я совсем, братцы, теряюсь. Время-то идет, а я очередную вахту не поднял. Начинаю искать я того здорового, который мне повязку нацепил. Не нахожу. А народу много, лежат скученно — того за ногу задену, другому головой в гамак поддам… Вдруг вижу — в проходе какое-то начальство спешит, а я помню, что надо докладывать. Бегу, за что-то цепляюсь, падаю. Бескозырка куда-то катится, повязка сползает и, зажав ее в руке, начинаю рапортовать на всю палубу:

— Товарищ командир… товарищ начальник… товарищ дежурный…

Словом, все перепутал. А дежурный одной рукой мне рот зажимает, а другой тянет в проход.

— Ты что, — говорит, — ошалел? Кто ты такой, откуда взялся?

Начинаю объяснять, как было дело. Находим того краснофлотца… Потом уже, когда я обжился, так узнал штучки этого парня. Служил он последний год и все время выделывал кренделя: то ботинки переставит у матросов, то пять-шесть коек-гамаков свяжет между собой, и хлопцы, когда проснутся, лезут друг через друга, не поймут, как спуститься на палубу.

— Ну и заливает старшина — такого быть не могло, — говорит кто-то из самых рассудительных. И все же рассказ Самохвалова сопровождается непрерывным хохотом.

Но вдруг все обрывает сигнал боевой тревоги. В одно мгновение люди срываются с места и бегут к своим пушкам.

В этот раз враг угрожает не батарее, а краснозвездному ястребку. Зажатый двумя «мессерами», ястребок летит над самой водой, пытается пробиться к Херсонесскому аэродрому. Изредка отстреливаясь, ястребок буквально вертится вьюном, чтоб уйти от настигающих его фашистов. Артиллеристы замирают у своих пушек. Стрелять нельзя — можно ведь угодить в своего. Жизнь и смерть ястребка решают мгновения. Но, оказывается, мужественные люди могут и за мгновения сделать невозможное. Николай Даньшин ставит за штурвал автомата Ивана Тягниверенко — лучшего наводчика батареи, и Тягниверенко находит момент, когда можно ударить по «мессеру». Фашист, не выходя из пике, врезается в воду. На ястребка бросается второй «мессер», но тут же отворачивает в сторону, отрезанный от нашего самолета огневой завесой. Так впервые на батарее ставится та завеса, о которой думали и мечтали все последние дни два друга — Николай Даньшин и Семен Хигер. «Мессер» дает стрекача — не выдерживают у фашиста нервы…

Наш ястребок, воспрянув духом, взмывает над батареей и, благодарно качнув крыльями, летит благополучно к своему аэродрому.

Вечером на бронированной стенке боевой рубки Мошенского, где обычно вывешиваются стенные газеты, появляется свежий «Боевой листок». Героями дня стали мастера огневой завесы — Саша Лебедев, Иван Косенко, заряжающий Виктор Филатов, наводчик Иван Тягниверенко.

После 21 ноября, когда гитлеровское командование окончательно убеждается, что первый штурм Севастополя провалился, наступает некоторое затишье.

— В Севастополе фашисты получили хороший урок, — с удовлетворением отметил комиссар Середа во время беседы с краснофлотцами, — вот они и поджали хвост. Не менее поучительные уроки преподала немцам Красная Армия под Тихвином, под Ростовом, а сейчас, есть сведения, немцы начинают драпать и под Москвой…

— Нет и не будет им пощады, иродам. Сколько людей погубили! — сказал Иван Бойченко.

— Вот это точно Ваня резюмировал! — поддержал Виктор Самохвалов. — У нас на Кубани есть хорошая поговорка: «Злодея не бить — доброго губить». Наша задача одна: бить врага, пока не уйдет с нашей земли. Бить без пощады. За разор нашей земли, за безвинных детей и женщин. Бить, пока не уйдет последний солдат…

В этот день расчет зенитной автоматической пушки Виктора Самохвалова подбил «мессершмитта», и старшина до самой темноты сетовал, что не сбили. — Я же говорил, — сердито объяснял он Филатову, — злодея не бить — доброго губить. А ты что сделал? Выпустил злодея! А он завтра может тебя, или сестру твою, или сына твоего может убить.