Юрий Белостоцкий: Прямое попадание

А зря.

Если б оглянулся, то увидел, как один из «мессершмиттов», не успез подойти к нему и на выстрел, вдруг круто вильнул в сторону, затем тут же вспыхнул дымным пламенем и, копотью фиксируя каждое свое следующее движение, медленно заштопорил вниз, к земле. Не видел молодой летчик и того, как второй «мессершмитт», шедший позади и выше, натолкнувшись на плотный, заградительный огонь зениток и увидев, что его напарник уже поджарился на этом огне, не стал дожидаться своей очереди и тут же, с ходу, повернул назад и вскоре пропал где-то за косой линией горизонта.

Кузькин очухался значительно позже, лишь когда — шлемофон стал тесен от вставших дыбом волос — снова оказался в облаках. Он даже не сразу поверил в это, думал — почудилось, а поверив, не сдержался…

И сделал перед заходом на посадку лишнюю «коробочку»: не гоже, дескать, боевому летчику после встречи с «мессерами» появляться перед однополчанами с промокшими глазами.

— Отвечай, чадо мое, по чести и по совести: мать-авиацию чтишь?

— Чту.

— На «пешке» летаешь?

— Летаю.

— В шасси веруешь?

— Верую.

— «Ликер-шасси» пьешь?

Кузькин с опаской покосился на помощника «патриарха», который, давясь, как и все на стоянке, от беззвучного смеха, держал наготове довольно вместительную воронку с заткнутой горловиной, почти до краев наполненную жидкостью. Это и был в шутку называемый летчиками «ликер-шасси» — смесь спирта с глицерином, применяемая в самолетах для аварийного выпуска шасси. Доза — явно не по чину, генеральская, и Кузькина, еще в жизни не бравшего в рот хмельного, она сулила тут же уложить на обе лопатки. Но обряд есть обряд, а тем паче для него, удостоившегося этой высокой чести до свершения первого, как обычно полагалось, официального боевого вылета, то есть — досрочно — знай наших! — и он, правда, уже не так твердо, но все же довольно храбро соврал:

— Пью!

— Отлично! Целуй шведский ключ.

Кузькин поцеловал и тут же, приняв из рук помощника «патриарха»- это был вездесущий укладчик парашютов — воронку с гремучей смесью — назвался груздем — полезай в кузов! — с замирающим сердцем и бесстрашным видом опорожнил ее до дна.

— Истинно авиационная душа! — под восхищение и смех однополчан, добросовестно фальшивя голосом, торжественно провозгласил «патриарх» и, выдерживая роль до конца, хотя его тоже душил смех, с благочестиво-апостольским видом перекрестил — потыкал Кузькину живот, дав этим понять, что полковой обряд посвящения молодого летчика в высокий сан фронтовика окончен: летай, мол, отныне ясным соколом…

Потом к самолетам подошел бензозаправщик, и посвященный, ноги которого к тому времени заметно утратили обычную твердость, уже выписывали на стоянке довольно замысловатые вензеля, без слов позволил усадить себя в кабину и отвезти прямехонько домой, в землянку — отсыпаться.

Отсыпался же Кузькин долго, будто за двоих. Спал весь остаток дня и всю ночь. Крепко, как говорится, без задних ног. И без снов. Спокойно. Только под утро приснился ему укладчик парашютов. Был укладчик в фуражке с «капустой», в галифе с голубым кантом и хромовых сапогах со шпорами. Короче, в неположенной форме, стервец.

Кабина стрелка-радиста в пикирующем бомбардировщике «Пе-2».

Самолетное переговорное устройство.

Резкий набор высоты с последующим выравниванием самолета.

Зенитные орудия малого калибра.

Руль на крыле, при помощи которого создается самолету крен.

Воздушное наблюдение, оповещение и связь.

Батальон аэродромного обслуживания.

Двухмоторный истребитель «Мессершмитт-110» был очень похож на нашего пикирующего бомбардировщика «Пе-2».

«Я — свой» менялся, естественно, каждый день.

Запасной авиационный полк.

Хвостовое колесо у самолета.

Начало боевого пути, на котором строго выдерживаются курс, скорость и высота полета.

Немецкий одномоторный пикирующий бомбардировщик с неубирающимся шасси, прозванный за это нашими летчиками «лаптежником»

Так летчики называли пикирующий бомбардировщик «Пе-2» («Петляков-2»), пришедший на смену СБ.

СБ — скоростной бомбардировщик, которым до войны были в основном вооружены наши бомбардировочные полки.