Бела Иллеш - Обретение Родины

— Мотоциклисты! — воскликнул Кишбер.

— Танки, — поправил Пастор. — Надо вернуться назад к ребятам!

— Эсэсовцы идут! — встретил их громким восклицанием Риток. — Ну, Пастор, лучше, если бы ты послушался меня!

Но это не были немцы. С запада шли советские танки.

Случилось именно так, как предсказывал Шебештьен: Красная Армия отрезала путь отступающей венгерской армии с тыла и очутилась впереди нее.

На головном танке сидели два советских бойца в полушубках и меховых шапках-ушанках, держа наготове автоматы.

Один из них что-то крикнул гонведам по-русски. Другой перевел его слова на венгерский язык:

— Бросайте оружие! Руки вверх!

Гонведы побросали в снег винтовки. Только Пастор продолжал сжимать в руках свой карабин.

— Брось оружие! Стрелять буду!

Кишбер вырвал у Дюлы карабин и отшвырнул его в сторону.

— Руки вверх!

Пастор медленно поднял руки.

— Значит, в плену… — глухо проговорил он.

— Нет, на свободе! — воскликнул Шебештьен. Советский танк остановился почти рядом с гонведами.

Два бойца в полушубках спрыгнули с брони.

В начальный период второй мировой войны простая шутка звучала порой не менее грустно, чем жалоба, а случалось, и куда тоскливее. Именно в те времена родилось крылатое выражение: «Село Давыдовка — место историческое, там выяснилось, что Геббельс не всегда врет».

На первый взгляд острота могла показаться бессмысленной: к Давыдовке Геббельс имел не больше отношения, чем все его речи — к правдивости. Но если разобраться в той кажущейся бессмыслице поглубже, придется признать, что автор ее был отнюдь не дурак. В большинстве случаев за народными шутками-прибаутками кроется очень большой и серьезный смысл.

Обширное село Давыдовка раскинулось на левом берегу Дона. Оно было расположено в пяти-шести километрах от реки и в семи километрах к северо-востоку от села Урыво-Покровского, оказавшегося в самой южной точке донской петли, которая стала для мадьяр «петлей смерти». Когда в июле 1942 года донскую петлю заняла 2-я венгерская армия, одна из ее легких стрелковых дивизий вместе с приданными ей отрядом немецкой кавалерии и артиллерийским подразделением переправилась через Дон и захватила Давыдовку.

Геббельс, как известно, всюду трубил, что в Советском Союзе церкви превращены в конюшни. Именно так произошло в Давыдовке: немецкая кавалерия действительно использовала местную церковь для своих лошадей, устроив в ней конюшню, и тем подтвердила слова Геббельса. Но того, что последовало здесь дальше, Геббельс уже предусмотреть не мог.

А произошло вот что: сперва немецкие кавалеристы сделали из церкви конюшню, затем нагрянувшие русские партизаны перебили в ней всех гитлеровцев. 12 августа 1942 года с наступлением темноты один из полков Красной Армии вклинился между Давыдовкой и Урывом, отрезав венгров и немцев от Дона. Несколькими часами позже в Давыдовку ворвались партизаны.

С 13 августа 1942 года по 13 января 1943 года в Давыдовке, насчитывавшей в это время около десяти тысяч жителей, стоял штаб одной из гвардейских советских дивизий. Ее подразделения удерживали южный участок «петли смерти», иными словами, те самые шесть с половиной километров фронта, которые проходили от Урыва до Троицкого леса. За неполные шесть месяцев на этом фронтовом отрезке нашли свою гибель около тридцати тысяч венгерских солдат, а в ночь прорыва в течение всего шести часов их здесь полегло больше девяти тысяч.

Уже на другой день после прорыва фронта дислоцированный в Давыдовке штаб советской дивизии встал на колеса и в течение месяца непрестанно менял место своего расположения, дальше и дальше продвигаясь на запад.

В начале февраля 1943 года штаб уже находился в городе Новый Оскол.

Давыдовка превратилась теперь в сборный и пересыльный пункт для военнопленных, в первую очередь для мадьяр. Они чрезвычайно боялись русских, хотя, говоря по правде, скорее русские имели немалые основания опасаться венгров: среди военнопленных свирепствовал тиф, а многие занесли с собой и дизентерию. С этими эпидемиями еще предстояла борьба.

Приказом командования Красной Армии с переднего края были отозваны многие врачи и санитары и направлены в Давыдовку для проведения там противоэпидемических мер. Труд врачей и санитаров сильно усложнило то обстоятельство, что военнопленные испытывали ужас перед каким бы то ни было лечением. Гонведы до того наслушались всяких чудовищных россказней про русских, что теперь, когда делались попытки избавить их от болезней, пугливо отворачивались от лекарств. В любом лекарстве чудилась отрава. Стоило врачу или санитару приблизиться к какому-нибудь гонведу с лекарством, а то и просто с градусником, как воображение больного рисовало ему, что вот уже пробил и его час, что сейчас начнут заживо сдирать с него шкуру.