Бела Иллеш - Обретение Родины

Шебештьену и трем другим гонведам было приказано раздобыть ручные гранаты — много гранат, чем больше, тем лучше.

Штрафники получили задание смастерить хоть какое-нибудь подобие лыж.

Шебештьен свою задачу разрешил быстро и легко. На поясах сидевших в повозках обмороженных гонведов, а также на закоченевших солдатских трупах гранат оказалось в избытке. А вот штрафники справились с порученным им делом только наполовину. Все выломанные из кузовов автомашин доски, которым предстояло играть роль лыж, оказались разной длины.

— Материал плохой… отсырел, — оправдывался Антал-младший. — Инструмента подходящего нет.

— Что есть, то есть. Как-нибудь сойдет, — сказал Дьюла.

Он разделил роту на две группы. Одну повел сам, во главе другой поставил Шебештьена.

План его был прост: обойти с двух сторон засевших в засаде жандармов и с наступлением темноты забросать их с ледяного вала гранатами. Первую гранату бросит он сам. Это и будет сигналом, по которому вступит в бой группа Шебештьена.

Война знает немало случаев, когда предельно простые, ясные планы, натолкнувшись на встречные планы противника, становятся невыполнимыми. Но Дюле Пастору повезло. Немецкая жандармерия чувствовала себя в полной безопасности и уж, во всяком случае, не ждала никаких вылазок со стороны мадьяр. Казалось, подавленные безнадежностью своего положения венгры примирились с тем, что им придется заслонить собственными телами своих же убийц. Венгры как бы свыклись с мыслью, что их ждет гибель, и покорно ждали уготованного им конца.

На самодельных лыжах отряд Пастора с трудом пробирался вперед. Гонведы то и дело по пояс проваливались в снег. Тогда все вынуждены были останавливаться и вытаскивать из сугроба товарища. Лишь по истечении добрых трех часов пути Пастор по-пластунски вполз наконец на высокий ледяной вал, с которого был виден стан полевых жандармов.

Кишбор сказал правду, немцев оказалось немного — двадцать-тридцать человек. Они расположились посреди дороги. Кто сидел, кто лежал на плащ-палатках и венгерских шинелях. Все были вооружены автоматами. Из плащ-палаток и шинелей жандармы соорудили себе уютное логово. Огня они не разводили, опасаясь советской авиации, зато усердно подогревали себя едой и питьем. Пораженный Пастор смог убедиться собственными глазами, что мотоциклисты регулярно подвозят им горячую пищу и спиртное. Заметил он также, что через определенные промежутки времени жандармы сменяются. Однако установить точный порядок этой смены было уже некогда.

Начало быстро смеркаться.

Вокруг выл и свистел буран. Воспользовавшись очередным порывом ветра, Пастор метнул первую гранату. Вслед за ним то же самое сделали Кишбер и Ковач. На узком полотне зажатой между двумя ледяными стенами дороги разрывы гранат отдались оглушительным грохотом, словно дело происходило в закрытом помещении. Гранаты косили врага, ни один осколок не пропал даром.

С противоположной стороны тракта, где нетерпеливо ждала сигнала группа Шебештьена, тоже послышались разрывы гранат. Этого оказалось больше чем достаточно. Пастор из предосторожности швырнул еще несколько гранат, затем обе группы спустились на дорогу.

Мартон Ковач засветил карманный фонарь.

— Даже трупов не видно, сплошное месиво, — сказал он.

— А что делать дальше? — спросил подошедший Шебештьен.

— Придется подождать рассвета.

— Похоже, будет сильный мороз. Градусов двадцать восемь, тридцать.

— Зароемся в снег.

Ночи, казалось, не было конца.

Пастору, который лежал между Шебештьеном и Кишбером, приснилось родное село. Во сне он дрался: в кровь избил шестерых кулацких сынков, а потом вздул и батрацких парней, оставивших его в беде. Когда он проснулся, в ушах все еще стоял шум родного леса.

Небо на востоке начинало светлеть.

Пастор, Шебештьен и Кишбер обошли сожженный танк и, шагая через трупы, направились к покинутой ими колонне. Все гонведы, и на снегу, и даже в повозках, замерзли. Один солдат застыл с кнутом в руке, другой — держа пустую флягу. Двое так и обледенели, обхватив друг друга. У многих глаза оставались открытыми и меж век застыла последняя слеза.

— Ну, что станем теперь делать? — спросил Кишбер.

— Пойдем дальше! — приказал Пастор.

— На запад?

Пастор долго не отвечал. А когда собрался наконец что-то произнести, уже было поздно, положение резко изменилось. Теперь выбор пути зависел не от него.

С запада донесся гул моторов. Он все усиливался.