Петр Капица - Когда исчезает страх

— Разве не дядя Володя сделал тебя боксером?

— Я думаю, что в этом больше всего повинны мои родители, а затем — мои объемистые легкие, выносливое сердце, крепкие кулаки и быстрые ноги. Не будь Сомова, со мной бы занимался другой инструктор.

— А не кажется ли тебе, что ты выглядишь перебежчиком, которому больше посулили? Обо всем этом прежде всего надо было поговорить с дядей Володей.

— Брось высокие материи. Все выглядит несколько иначе: просто я порвал с мямлей и дилетантом, чтобы перейти к более пробивному, умному, понимающему меня и бокс тренеру. Вот и все.

Это было пять лет назад. В ленинградское общежитие на Обводном канале съезжались подростки с дальних узловых станций Витебской, Варшавской и Балтийской железных дорог. Ребят размещали на шестом этаже, а девочек на пятом.

Кирилл попал в комнату, в которой уже поселились пять человек. Ему досталась шестая койка у двери, сооруженная из двух козел и деревянного щита, покрытого волосяным тюфяком.

— За одеялом, простынями и наволочкой придешь попозже, — сказал комендант, носивший солдатскую гимнастерку.

— А подушки не дадут? — поинтересовался Кирилл.

— Тут полный комплект был. Видно, захватил кто-то лишнюю. Посмотри по койкам, найдешь, — посоветовал комендант и ушел размещать других ребят.

Запихав под койку свой сундучок, Кирилл, не зная, что же ему предпринять, стал растерянно озираться. Кроме него в комнате еще находился долговязый парень, который сидел у раскрытой корзины и уплетал хлеб с салом.

— Ты у Цакуна посмотри, — сказал он. — Вон на той койке у окна.

Кирилл оглядел указанную койку, но второй подушки не нашел.

— Они у него обе в одной наволоцке, — подсказал парень. — По цоканью чувствовалось, что он приехал с Псковщины.

В большую наволочку действительно были запиханы две тощие подушки. Одну из них Кирилл взял себе.

— Эх и устроит же тебе Цакун! — зажмурясь, пропел парень, словно предвкушая нечто занятное. Вонзив зубы в сало, он оторвал большой кусок и принялся энергично жевать.

Вскоре откуда-то пришли три парня лет по шестнадцати-семнадцати. Они все были в белых апашках, с выпущенными на пиджаки воротниками. Самый рослый и мордастый, указав на Кирилла, небрежно спросил у псковича:

— Ходырь, откуда этот хмырь взялся?

— Лишних в каждую комнату суют. Понаехало всяких.

Мордастый взглянул на свою постель и, увидев отощавшую подушку, грозно спросил:

— Кто здесь копался?

— Я, — ответил Кирилл. — Мне комендант велел забрать свою подушку.

— А если она не твоя? Ты знаешь, что за это бывает? А ну, неси ее в зубах!

— И не подумаю.

— Тогда советую: просись сразу в другую комнату, — пригрозил Цакун. — Тут тебе житья не будет, забью.

Мазнув рукой по губам Кирилла, он забрал подушку, вновь запихал ее в наволочку, а затем прямо в ботинках развалился на койке.

Кирилл знал школьное правило: если не можешь сам справиться с обидчиком, то стерпи или подбери посильней товарищей, которые за тебя заступятся, но никогда не жалуйся. Лучше остаться без подушки, чем прослыть фискалом. Он лишь брезгливо сплюнул и сказал:

— Силы набрался… грязными руками в лицо лезет, свинья.

— Помалкивай, хмырь, а то еще схлопочешь.

В комнату неожиданно заглянул комендант:

— Кто это на койке в сапогах валяется? Встать! Как твоя фамилия? Цакун? Так вот что, Цакун: если еще раз увижу — уедешь домой без экзаменов. Не положено в обуви.

— Я на минуту.

— Совсем нельзя.

По выправке и умению приказывать чувствовалось, что комендант недавно демобилизован из армии. Взглянув на уныло сидевшего Кирилла, он спросил:

— Еще не нашел подушку?

— Нет.

Комендант начал осматривать койки.

— У меня она, — вдруг признался Цакун.

Он вытащил подушку из наволочки и небрежно бросил ее. Подушка, не долетев до койки, упала около плевательницы.

— Поднять! — распорядился комендант.

— Ты что, хмырь, расселся! — прикрикнул на Кирилла Цакун. — Не слышишь… поднять велено!

Но Кирилл не шелохнулся.

— Кто бросил, тот и поднимай, — приказал комендант. — Ох и вредный же ты парень, Цакун. Придется тебя на заметку взять.

Кирилл попал в группу слесарей-монтажников, а более рослые ребята — в кузнецы, литейщики, паровозники. Девчат принимали лишь в столярный, токарный и жестяницкий цеха.

Небольшой учебный завод железнодорожников назывался «Юным пролетарием». Взрослыми людьми в нем были лишь мастера, наладчики станков, преподаватели и служащие конторы, а шесть цехов, классы и кабинеты с восьми часов утра заполнялись молодежью. Фабзавучники учились и работали по сменам: полдня в классах, полдня — в мастерских.