Владимир Першанин - Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов

Большинство штабников были о себе высокого мнения, имели непонятно за что медали и ордена, утверждали, что именно в штабах решается судьба войны. Болтливый лейтенант всех раздражал. Его от окопов спасли, а он ни хрена удачу свою не ценит. Шагай тогда опять в окопы! На передовой Андрюха пробыл снова недолго и, командуя взводом, нарвался в разведке на пулеметную очередь.

Больше всего лейтенанта расстраивало, что он не успел уничтожить ни одного фрица. Повзрослеть он так и не сумел даже после второго ранения, но считал себя бывалым командиром.

Второй сосед, капитан Юрий Федотович Шаламов, воевал года два с половиной. Последнее время командовал танковой ротой и возможности отдохнуть в санбате был рад. Начиная с сорок второго года раза три горел в «тридцатьчетверках», однажды едва выжил после ранения в голову. Сейчас попал в санбат, угодив под разрыв мины, когда бежал от своего горящего танка. Вот в такой компании лежал уже дней пять старший лейтенант Александр Чистяков.

Сделали две операции. Хирург удивлялся:

– Ты же батареей тяжелых самоходок командовал, а угораздило под пули попасть.

– Фрицы самоходку подожгли и нас добить хотели. Спасибо, танкисты выручили.

Рана на левой руке была полегче. Пуля прошила навылет мышцу повыше локтя, кость не задела. Перебило ребро и чудом не задело легкое. Тот же хирург удовлетворенно заметил:

– Повезло тебе. Если бы легкое пробило, так просто ты бы не отделался. Самые дрянные ранения, а то и хуже того.

Что – хуже, Саня понял и без дополнительных разъяснений. С первого дня на его глазах то из одного, то из другого угла большой палатки, выносили умерших. Не говоря о тех бедолагах, которые считались безнадежными и лежали в крошечном изоляторе у входа.

В этой палатке находились в основном бойцы и офицеры с поврежденными руками-ногами. Вроде не смертельные ранения. Тем более самых тяжелых отправляли в госпиталя. Но люди умирали. Как понял Чистяков, главной причиной была несвоевременно оказанная помощь.

Раненые порой лежали под огнем и сутки, и двое, эвакуировать не было возможности. Вот и получались заражения, от которых могло иногда спасти американское чудо-лекарство пенициллин. Но пенициллин был большим дефицитом. Говорят, его привозили для немногих больших командиров, лежавших отдельно.

Приковылял Андрюха Митин, похвастался, что целых полчаса побыл рядом с медсестрой Людмилой, которая, кажется, не совсем к нему равнодушна.

– Что, и за задницу подержался? – бесцеремонно спросил танкист Шаламов.

– Я не хам, чтобы так сразу.

– Ну, хоть приобнял?

– Просто душевно поговорили. Готовлю почву…

– Для посева, – заржал одубевший, по мнению Андрея, капитан. – Милка, паря, не про тебя товар. К ей комбаты подкатываются, майоры. А таким, как ты, понюхать только позволяется.

Лейтенант его не понял, и Шаламов доходчиво объяснил:

– Есть кобели, а есть кобельки. Последним только нюхнуть, чем под юбкой пахнет, удается.

– Я не кобель, а Людмилка не против со мной посидеть.

Здесь Андрюха был прав. Медсестра снисходительно разрешила лейтенанту заполнить кое-какие бланки, измерила температуру, а когда заявился какой-то майор, велела отправляться в койку. С удовольствием шевеля босыми ступнями, лейтенант рассуждал о последних фронтовых новостях. Поговорить Андрюха любил.

Пришла медсестра Людмила. Ее можно было назвать привлекательной, но портил впечатление массивный подбородок и толстоватые ноги. Было ей двадцать с небольшим. Скучающим голосом объявила:

– Вам, Чистяков, завтра с утра надо сдать мочу и кровь натощак. Шаламову тоже кровь. А тебе, Митин, – кал. Второй раз напоминаю, Митин. Коробочки, что ли, не найдешь?

Андрея такие прозаические вещи вгоняли в краску. Образ девушки, в которую он был готов влюбиться, как безнадежно влюблялся до этого много раз, совсем не вязался с какими-то анализами.

– Не забудь, – повернулась она к лейтенанту, а затем спросила Чистякова: – Вы как себя чувствуете? С утра температура была повышенная. Надо бы еще раз измерить.

– Давайте измерим, раз надо, – пожал плечами Саня.

– Ладно, после завтрака.

Температуру перед сдачей смены измеряла другая палаточная медсестра, Вера. Термометр показал тридцать семь и две десятых. Вера добросовестно передала данные по смене, но не слишком разворотливая Людмила вспомнила о Чистякове только сейчас. Ничего особенного, у большинства недавно поступивших еще идет воспаление. Отсюда и температура.