Владимир Першанин - Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов

– Не дай им уйти. Если выскользнут живыми, снова сядут в танки и будут нас убивать.

– Так точно, господин лейтенант, – кивнул унтер-офицер. – Этих упускать нельзя.

Отделение, человек двенадцать, ускорили шаг, а затем побежали, стреляя на ходу. Сержант-танкист, успевший снять с подбитой машины пулемет, махнул рукой остальным:

– Бегите, я прикрою!

– Некуда бежать, – опустился рядом Чистяков. – У меня двое едва ковыляют.

Он забрал у запасливого Васи Манихина ППШ, кивнул радисту Гнатенко, у которого имелся трофейный автомат МП-40:

– Останешься с нами. Остальные пусть уходят.

– Пропадете вы, – размазывая копоть по лицу, тоскливо проговорил Вася Манихин. – Да и мы далеко не уйдем. Надо всем вместе ударить, может, отобьемся.

Двое солдат из немецкого штурмового взвода быстро установили на сошки легкий пулемет «зброевку» с торчавшим сверху магазином. По ним сразу открыл огонь танкист из своего «дегтярева». Короткими очередями стреляли Чистяков и Гнатенко. Еще у троих имелись пистолеты, от которых толку было мало.

Сержант сумел прижать к земле немецкий пулеметный расчет, кого-то ранил. Чистяков срезал очередью выскочившего вперед солдата. Отделение залегло, ударили прицельные выстрелы из винтовок и частые автоматные очереди.

Сержант-пулеметчик погиб первым, пуля угодила в лицо. Ранили лейтенанта, командира танка, который пытался перехватить «дегтярева» и продолжить огонь. Чистяков с колена добивал диск короткими очередями и получил пулю в руку. Отбросив в сторону ППШ с расстрелянным диском, достал из кармана комбинезона потертый ТТ, выданный еще в училище.

Все они были обречены, и Саня это хорошо понимал. Пока немецкое отделение удерживал от броска огнем трофейного автомата радист Михаил Гнатенко. Раненый лейтенант-танкист опустошил диск «дегтярева» и тоже достал пистолет.

Пулеметные очереди «зброевки» выкашивали траву, щелкали о кору деревьев. Пуля угодила Чистякову в бок, еще одна досталась лейтенанту, выронившему трофейный «парабеллум».

– Добьешь меня, – попросил он Чистякова. – Эти суки живьем нас изрежут.

Но как нередко случается на войне, обстановка резко изменилась. Введенная в бой резервная танковая рота с ходу вклинилась в немецкие боевые порядки. Штурмовой взвод, оставшись без прикрытия, увидел русские «тридцатьчетверки» и быстро начал отступать в тот же редкий перелесок.

У лейтенанта-танкиста не выдержали нервы. Еще минуту назад он был уверен, что погибнет. Сейчас, подобрав «парабеллум» и кое-как сжимая его в руках, он стрелял по бегущим немецким солдатам. Руки слушались плохо, пули летели куда попало, а по щекам лейтенанта скатывались слезы. Обидно и тяжело умирать, когда тебе всего лишь девятнадцать. Но, кажется, на этот раз смерть отступила.

Старший лейтенант Чистяков, зажимая рану в боку, медленно валился на траву, засыпанную стреляными гильзами. Остатками уходящего сознания он цеплялся за этот зеленый лес, голубое небо, но глаза застила пелена, и он провалился во что-то мягкое и темное.

В большой брезентовой палатке лежали на складных кроватях три десятка раненых. Ночью поступили еще несколько человек. Кровати сдвинули теснее, а прибывших разместили на матрасах. Рядом с Саней Чистяковым лежал пехотный лейтенант Митин Андрей.

Коротко стриженный, с круглой, как мячик, головой, он без конца ворочался. Лежал лейтенант уже целую неделю и порядком изнудился. У него были прострелены обе ноги, и вставать ему разрешили только вчера.

– Пойду воды принесу, – сообщил он, нашаривая костыли.

– Заодно Людмилку проведай, – имея в виду медсестру, – сказал второй сосед, танкист Юрий Шаламов. – Она на тебя с интересом поглядывает. Не иначе, глаз положила.

Андрей (чаще его называли Андрюха) важно запыхтел и заковылял по узкому проходу к бачку с кипяченой водой. Лейтенант был совсем мальчишкой, и по возрасту, и по жизненному опыту.

Закончив ускоренные пятимесячные курсы младших лейтенантов, в первом же бою был ранен. Когда выписался, какой-то сердобольный майор, отбирая в запасном полку офицеров, взял восемнадцатилетнего парня в штаб. Было это в период весеннего наступления в Карпатах, когда потери пехотных частей были несчитанные.

Можно сказать, Андрюхе Митину повезло. Получил в штабе очередную звездочку на погоны, так и служил бы дальше в тепле, но парня подвел язык. Говорил, что думал, а чаще, что слышал от фронтовиков. Сидячую штабную работу считал делом никудышным и с гордостью вспоминал свое недолгое пребывание на передовой.