тест - тест

— Привезли раненых? — спросил их Степанов.

— Нет, Александр Иванович, мы пришли навестить нашего командира роты Гоголева,— ответил Илларион.— А заодно уточнить, нельзя ли его за Волгу не отправлять.

— Елена Семеновна, что с Гоголевым?— спросил военврач у командира медсанвзвода Байдиной.

— Товарищ военврач второго ранга... — начала было говорить та, но запнулась, отвела глаза в сторону.

Степанов заметил замешательство Байдиной, повторил вопрос уже строже:

Так что же с Гоголевым?

— Я сразу же хотела доложить, да боялась. В общем, Гоголева у нас нет. Он куда-то исчез.

— Это уже смахивает на мистику,— рассердился военврач.— Может, отправили в госпиталь?

— Хотели, но он категорически отказался. А теперь вот исчез...— виновато повторила Байдйна.

— Я, кажется, догадываюсь, где он может быть,— сказал вдруг Феоктистов.— Только, конечно, не в госпитале. Валя, поехали назад! А вы, товарищи, не волнуйтесь. Сейчас найдем беглеца.

...Старший лейтенант Гоголев пролежал после перевязки часа три и ночью, будучи в результате контузии в крайне возбужденном, если не сказать в невменяемом, состоянии, тайно покинул палатку Медсанвзвода и пошел туда, где оставил свою машину. С гребня высоты, у которой автоматчик Павел Маркин со своими друзьями пленил вражеских офицеров и солдат, Гоголев долго глядел на море огня, бушевавшего далеко впереди. Там Сталинград. Самого города отсюда он не мог видеть. Глазами не мог видеть... Но мыслями своими, душой и сердцем — о, зрение у них острое! — видел старший лейтенант, как дома и улицы города словно плавились в том страшном огне, как на фоне озаренного багровыми сполохами неба чёрнели железные скелеты зданий, бесформенные груды разваленных стен, как, несмотря на весь этот ад, кипела там героическая жизнь защитников города. Над ним беспрерывно взлетали наши и вражеские разноцветные ракеты. Ночная темень, разорванная светом пожарищ, прошивалась пулеметными очередями. Бешено струились трассирующие пули, врезались в черноту ночи лучи прожекторов, раздавался неумолчный грохот снарядов и мин. Там сутками не прерывались кровопролитные бои.

Петр Гоголев, еле держась на ногах, продолжал путь. Теперь он вел его к подножию высоты 134,2. Там он оставил свою машину. Там он должен ее найти.

И спустя еще полчаса нашел. Танк стоял, накренившись на какой-то неровности, строго уставившись стволом орудия в сторону противника. Он словно и без экипажа продолжал вести бой...

Командир роты обошел машину кругом. Его тридцатьчетверка была без левого ленивца, обгоревшие борта изгрызены снарядами. Старший лейтенант попытался взобраться на нее, но не получилось. Голова у него разламывалась от боли и кружилась. Не устояв на ногах, Гоголев опустился на землю в трех метрах от своего танка. На несколько минут впал в забытье. Вывел его из этого состояния странный голос. Насторожился, приподнявшись на локтях. Нет, показалось, наверное. Только отдаленный гул доносился со стороны Сталинграда. Голова все более прояснялась. Он уже стал понимать бессмысленность своего поступка. Да, он командовать еще может, но ведь бой кончился... Бои только там, в Сталинграде. Не кончаются ни днем, ни ночью... Опять мысленным взором увидел дымящиеся развалины, слепые, без окон, обезображенные здания.

Подумалось почему-то: "А ведь среди этих зданий — немало школ. Ничего, построим новые, еще лучше прежних. Буду опять учить детей".

И вдруг — снова голос. Теперь уже явственный. Где- то совсемрядом. Голос хриплый, тягучий, будто из-под, земли. Различил:

— Рус, вас-с-сер...

Гоголев привычно потянулся за пистолетом, но его не оказалось. Как полагается раненому, сдал в медпункте. Хотел подняться — сил нет, словно вареное тело. Повернул голову, стал шарить глазами в темноте. Наконец различил: у самого лица его, в полуметре, чьи-то сапоги. Закрыл глаза. Взглянул снова. "Нет, не наши кирзухи". Всмотрелся. Теперь уже увидел хорошо: лежит на спине раненый гитлеровский офицер. Протяни руку — ноги его коснешься.

— Рус, вассер!..

Теперь голос более твердый, даже властный. Очухался, видать, завоеватель.

"Мерзавец, не просит, а требует воды",— неприязненно подумал Гоголев. И неожиданно почувствовал, что сам умирает от жажды. Рукой нащупал на ремне флягу. К великой радости обнаружил, что она была с водой. "Где и когда набрал?" — удивился он. Вспомнил: попросил санинструктора Зину Мошкину, когда перевязку делала, она налила.

Проблемы для старшего лейтенанта не было: раненый и потому беспомощный враг просит пить — значит надо дать, тем более что вода есть. Советский воин в бою беспощаден к врагам, но к врагам поверженным утратившим способность или желание продолжать борьбу, он гуманен.