Владимир Карпов - За годом год

Его молчаливость не нравилась Вале. И она, чтобы вызвать Прибыткова на разговор, спросила:

— Страшно было?

— Диво что, — безучастно ответил Прибытков, не отрывая взгляда от истребителей. — Да и сигнал, это самое, можно было увидеть только стоя…

— У него, Валя, и теперь ноги распухшие, как колодки. Оттуда его уже Тимка вывел…

Усталости как не бывало, хотя спала Валя за эти сутки всего часа два. Ее полнила радость, и мир казался не таким, каким она знала его до сих пор. В чем не таким, она и сама не могла понять, но чувствовала — он иной. Вокруг посветлело, появились яркие краски, звуки, которых раньше не существовало. Валя смотрела на Алешку и видела в нем много такого, чего не замечала прежде. У этого смуглого, похожего на цыгана хлопца, который всегда словно решался на что-то неожиданное и опасное, были, оказывается, ясные голубые глаза и совсем детские руки. А люди, которые обгоняли их или шли навстречу? У всех, кого Валя успевала хоть немного рассмотреть, она обязательно находила что-нибудь хорошее. И потому игриво, чтобы подзадорить Алешку, сказала:

— Ты, Костусь, тише рассказывай. Видишь, на нас уже озираются.

— Ничего, — осклабился Алешка, уловив в ее словах скрытую радость для себя, — сегодня нам можно!

— Что, кричать?

— Хотя бы и кричать: «Вот так мы, спасибо нам!» Эх, Валя, Валя!

— Эх, Костусь, Костусь!

Они одновременно беспричинно рассмеялись: Алешка — басовито, Валя — звонко.

Вышли на площадь Ленина. Шум, грохот, лязг усилились. Слева догорали подожженные бомбежкой немецкие бараки, поставленные около года тому назад. За ними темнели коробки Университетского городка: полинявшие, будто замшелые, — печальная память сорок первого года — и закоптелые, еще горячие — сорок четвертого. А напротив них, камуфлированный, но все равно красивый и строгий, возвышался Дом правительства.

Над его центральной, самой высокой частью развевался красный флаг. В небе белели стайки облаков, флаг трепетал, и от этого создавалось впечатление, что здание куда-то плывет.

Валя сначала даже не заметила, что оно отгорожено от улицы высокой проволочной сеткой. Возле правого крыла его — дезкамера на колесах, дрова. Ветер гоняет по асфальту обрывки бумаг, вихрит пыль. От памятника Ленину остался лишь пьедестал.

Сдерживая волнение, Валя первой прошла в калитку.

Из подъезда левого крыла саперы выносили ящики и аккуратно складывали в штабель. Под их тяжестью саперы сгибались, и, когда подходили к штабелю, снимать ящики со спины им помогали другие солдаты.

— Трелюют! — весело сказал Алешка. — Нашу, Змитрок, славу трелюют!

— Эт… — сморщился Прибытков.

— Чего ты эткаешь? Ну, чего? Ты только подумай, что мы спасли!

— Думал, Костусь…

— Сейчас он тебя, Валя, поводит по своим катакомбам — тогда увидишь. С завязанными глазами может водить. Я его теперь бы комендантом или, начальником охраны назначил. Вот был бы комендант!.. Эй, дядя! — крикнул он часовому, стоящему с автоматом на груди у штабеля. — Охраняем?

Часовой повернулся и спокойно предупредил:

— Граждане, тут ходить запрещено.

— Ну, это, браток, смотря кому, — по-дружески усмехнулся Алешка.

— Ваш пропуск!

— Это можно. Вот он, — сделал широкий жест Алешка, — твои ящики с толом и десять этажей в придачу. Хватит, дядя?

— Ваш пропуск, гражданин! — сердито повторил часовой, обращаясь уже к одному Алешке.

— Я же тебе говорю, милый ты человек, вот он. Видишь?

Саперы, услышав пререкания, остановились, прислушиваясь.

Часовой выпрямился и положил руку на автомат.

— А ну-ка, исчезайте отсюда!

Алешка побледнел, взглянул на Валю, но не остановился. Лицо его сразу заострилось, тонкие ноздри затрепетали.

— Ты кого пугаешь? — огрызнулся он. — Если бы не мы, тебе, может, и охранять нечего было бы. Кому ты тут уставы показываешь?

— Стой!

Но Алешка словно не слышал его.

Часовой сделал шаг назад, поднял автомат и дал очередь вверх. В лязге и грохоте машин, двигавшихся по площади, она прозвучала еле слышно. Но на нее обратили внимание даже танкисты, стоявшие в открытых люках, и пехотинцы с бронетранспортеров.

— Костусь! Прибытков! — крикнула Валя, бросаясь за ними.

Алешка и Прибытков остановились.

— За кого он нас принимает?! — обиженно запротестовал Алешка, когда Валя и саперы подбежали к ним. — Что же это такое?

Он кусал ногти и исподлобья метал на всех гневные взгляды. Обида и злоба душили его, рвались наружу.