Владимир Карпов - За годом год

— Мне надо зайти в архитектурно-строительную контору, — сказал Понтус, протягивая руку.

Барушка остановился, фыркнул и попрощался. Когда же Понтус скрылся в подъезде, фыркнул снова и выругался. Он давно уже не верил во многое, в том числе и искренность людей. Юркевич и Понтус были для него почти одинаково чужими. Только обстоятельства сложились так, что с первым он воевал, а ко второму прижился. Но в поступках как одного, так и другого Барушка видел только предательские ходы людей, что-то выгадывающих для себя. А коль это так, значит, всегда надо иметь свой, более хитрый ход, и тогда все будет в порядке. Барушка понимал, что его прошлое, которое можно расценивать и так и этак, висит над ним и ему вряд ли взлететь. Это с каждым днем он ощущал острее. Видел, что люди менее талантливые, не запятнанные ошибками, чувствуют себя по-хозяйски просто и потому делают больше, чем он, а главное — лучше. Он же прозябает, превращается в неудачника, страшного в своей зависти. На кой черт понадобился бы ему Понтус, будь он свободен, как все! А так — прозябай. И потому, жалея и ненавидя себя, он делал все как человек, которому нечего терять. "Холуй, понтусовский холуй! — костил он себя. — Видишь, и этот на всякий случай хочет в кусты, чтобы подальше быть. Так тебе и надо, холуй!.."

В кабинете начальника конторы, как Понтус и рассчитывал, никого еще не было. Поглядывая на дверь, он снял телефонную трубку и поспешно набрал номер гостиницы. Когда в трубке послышался голос Веры Антоновны, назвал себя. Но та испуганно ахнула и, наверное, нажала на рычаг. В трубке опять загудело, только отрывисто, торопливо.

— Ну и леший с тобой! — возмутился Понтус, чувствуя, что захлебывающиеся от поспешности гудки как бы входят в него.

Забыв надеть шапку, он вышел из конторы и спохватился только на крыльце. Наглухо застегнув шубу, и уже важно, не торопясь, зашагал к себе в управление.

Выход надо было найти без никаких. Иначе — несдобровать. Кто-кто, а он хорошо знал, что в таких делах достаточно начать, дать им огласку, а там все пойдет своим чередом: посыплется, как из короба, только озирайся. К черту полетят и благополучие и людское уважение, к которому ты уже успел привыкнуть как к необходимой вещи.

Что значит с треском снятый работник? Ничто. Ему не отвечают на приветствия, на него не смотрят, даже разговаривая с ним. Это — неприятное воспоминание, препятствие, которое переступили.

Хорошо, конечно, если снимают с дипломатической формулировкой: "В связи с переходом на другую работу". Вина остается известной немногим. А это очень важно, если окружающие не знают твоей конкретной вины. Важны и слова "с переходом на другую работу". Какую? Конечно, не самую низовую. На нее не переводят, а ты устраиваешься сам. Хуже, когда говорится, что "тов. Н. не справился с порученной работой". Хуже, ибо тогда тень ложится на твою деловую репутацию. Но зато ты все-таки остаешься незапятнанным в других отношениях. К тому же в этом нет ничего такого, что говорило бы, будто ты не справишься с другой и даже ответственной работой. Но гроб с музыкой, если записано: "За вредную политику в такой-то области, за зажим критики, за… снять с работы…" В этом случае могут даже припомнить, что семья была в оккупации, и перед фамилией не будет стоять обычно незаметное, но очень важное в таких документах, сокращенное слово "тов." или просто "т.". Нет, этого допустить было нельзя… Да, собственно говоря, в чем его вина? Зажим критики?

Вдруг он даже споткнулся, огляделся по сторонам.

Стоял серенький денек, так характерный для кануна весны. Не светило солнце, не было ярких красок, улицы, дома, небо затянуло сизой дымкой. Но во всем таилось близкое пробуждение. Январь да и весь февраль, как известно, пора белых тропинок и синего льда. Сейчас же вокруг не было ни того, ни другого. Снег, побурел, на тротуарах появились желтые пятна; липы, уцелевшие на этой улице или посаженные в прошлом году, почернели. Да и прохожие идут свободно, не горбясь, как зимой.

Понтус чуть не хлопнул себя по лбу. У Барушки, как человека одинокого, была привычка разговаривать с самим собой. Перенимая почему-то ее теперь, Понтус возбужденно забормотал:

— Скажи на милость… Конечно так, только так… Ведь за его предложение голосовало два человека — он да подхалим. А остальные? Почему они не голосовали за проект, против его предложения? Потому что боялись. Значит, зажимает критику и старается отыграться вон кто!

С воспрянувшим духом вошел он в лифт, перекинулся — чего никогда не делал — шуткой с лифтершей, а идя по длинному коридору к себе, за руку поздоровался с малознакомым сотрудником Министерства здравоохранения.