Василий Изгаршев - Побратимы

— Брось, старик, не отчаивайся. — Генка хлопнул меня по плечу. — Пять суток — не полярная зимовка на Диксоне. День да ночь — сутки прочь. Мы еще покажем себя, старик. За одного битого сколько небитых дают? Давай раскладывай бивак, старик. Слухайте, синьор стайер, — обратился он к солдату, — будьте ласковы, распорядитесь насчет электрического освещения. Темновато, понимаете ли…

Солдат послушно прошел к двери, постучал. Из коридора раздался голос часового:

— В чем дело? Проголодался, что ли?

— Свет включи, служба.

Под самым потолком вспыхнула лампочка.

— Давайте теперь познакомимся, — я протянул руку и назвал себя.

— Цезарь Кравчук, — представился солдат. — Последнего года службы. Из подразделения Крохальского. Может, слыхали?

— Ах, Крохальского… Премного наслышан. Потому как соседи, — весело сказал Генка и протянул свою лапищу Кравчуку. — Будем знакомы, как говорится, по корешам: Геннадий Карпухин, первого года службы. Танкист… Ваше имя, синьор, мне по душе. Звучное. Императорское имя.

— Вы не обижайтесь на моего товарища, Цезарь, он такой… Оптимист, одним словом…

— Ничего, послужит — оботрется, — без всяких сердитых ноток ответил Кравчук. — Я сам был любитель потравить баланду.

После ужина мы знали о нашем новом знакомом столько же, сколько он знал о нас обоих, — почти все.

Лампочка под потолком дважды мигнула и погасла. Над дверью загорелся крохотный «ночник».

— Сатурн почти не виден, — скаламбурил Генка, ворочаясь на голых нарах. — Ну и постельки, доложу я вам. На таких не понежишься.

— Да, уж это точно, — засмеялся Цезарь. — Постели — не подарок.

У Кравчука служба шла к концу. Он уже отправил свои документы в вуз и теперь не без оснований беспокоился, как бы арест не помешал ему поступить в институт. Напишут в характеристике… За всю службу парень не имел взысканий. Одни благодарности. Четыре нагрудных знака заслужил. Полный, как пишут в газетах, кавалер. Но вот, поди ж ты…

Пострадал парень из-за вечного противоречия между долгом и любовью. Познакомился Цезарь с девушкой еще на первом году службы. Девчонка как девчонка — никаких тебе шиньонов, ни хны, ни басмы, ни синих ресниц. Старомодная, по-нынешнему-то, девчонка. Мозолистые ладошки, ситцевый сарафанчик да глазищи, как два агата. Увидел ее Цезарь впервые на вечере в солдатском клубе. Подойти смелости не хватило. Однако через парней с шефского завода узнал ее имя, фамилию, адрес. И в тот же вечер, возвратившись в казарму, — будь, что будет! — настрочил письмо. Ответила. Он снова написал. Опять прислала ответ. А потом, получив очередную увольнительную, как постовой милиционер, дежурил на перекрестке возле женского заводского общежития. И ведь додежурился.

— Не знаете вы, хлопцы, моей Маринки. В целом свете такой нету. В прошлую субботу я только с наряда сменился, прибегает дневальный с КПП и сует мне записку. Девчонка, говорит, приходила, просила тебя разыскать. Развернул, читаю, и аж сердце захолонуло. «Не приходи сегодня, Цезарь, заболела Маринка, в больницу свезли».

Я и не собирался идти в этот день, увольнение мне было обещано в воскресенье… Но она в больнице. И неизвестно, что с ней… И, как назло, субботний вечер, ни одного офицера в казарме. А с сержантом какой толк говорить, у него и прав-то всего только до ворот… Ну я, недолго думая, противогаз через плечо — и на проходную. Обманул дежурного. Посыльный, говорю, за командиром роты. Его срочно в штаб вызывают. Поверил. На трамвай — и к ней, в больницу… Часа через два вернулся, а ротный меня в канцелярии дожидается. Ну, и прямым ходом к капитану Семину…

Да, ничего не скажешь, история. Не намного лучше нашей. Что выпивка, что самоволка — по головке за такие штучки не гладят.

— А что же Марина-то?

— Да ничего серьезного. Полежала в жаркий день на сырой земле, затемпературила. Подозревали воспаление легких — не подтвердилось…

— А ты все бы вот так, как нам, и рассказал командиру роты. — Генка, чувствовалось, близко к сердцу принял беду Кравчука.

— Рассказывал…

— Ну и что?

— Пять суток, вот что… Что ж он, по-твоему, мою самоволку в разряд благородных поступков должен отнести? А ну как все Кравчуки с противогазами к своим Маринкам побегут, как это будет называться? Натворил дел, одним словом… Как думаете, Валерий, дадут мне хорошую характеристику?

— Ну конечно, — успокоил я Цезаря.

— Хорошо бы…

— Выходит, братцы, верно говорится — женщины до добра не доводят, — неожиданно сказал Генка.