Один из снарядов разрывается недалеко от медпункта.
Старшина Полищук повис на поводьях, сдерживая заметавшуюся лошадь, впряженную в телегу с ранеными.
— Гранаты и противотанковые ружья к бою! — командует Млынский.
Осколком разорвавшегося снаряда ранит командира польских партизан Милевского.
— Отец! — кидается к нему Ванда.
Полищук и Бейсамбаев подхватывают его и несут к палатке медпункта. Зажимая рану рукой, Милевский говорит сквозь стиснутые зубы:
— Ванда, дочка… Передай мой приказ бойцам: держаться! Иди, родная… иди…
Млынский бежит к медпункту. Ерофеев не отстает от него ни на шаг.
Их обгоняют несколько солдат с противотанковыми ружьями, спешащие на позиции, которые занимали польские партизаны.
Мелькает Полищук со связкой противотанковых гранат.
Бейсамбаев у палатки медпункта спокойно набивает патронами автоматный диск…
Млынский стремительно входит в палатку и застывает на пороге.
Керосиновые лампы — одна из них подвешена к потолку, а две другие держат в руках солдаты с марлевыми повязками на лицах — освещают палатку и стол, накрытый окровавленной простыней. Ирина Петровна oпe-рирует Милевского. Работает спокойно и четко. Ей ассистирует пожилая медсестра. Повернув на секунду лицо, закрытое маской, Ирина Петровна снова склоняется к Милевскому.
— Зажим! — коротко говорит она. — Еще!.. Коагулятор…
Близкий разрыв снаряда колыхнул палатку, комья земли забарабанили по брезенту, но никто даже головы не поднял.
В наспех отрытых окопчиках рядом с польскими партизанами заняли оборону советские бронебойщики, выставив навстречу танкам длинные стволы противотанковых ружей.
Сержант Косых наводит ружье на надвигающийся танк. Пулеметы танка ударили по окопчику, и пули взбили фонтанчики земли, запорошившей глаза сержанту.
— Ничего… Сейчас…
Из другого окопчика грохнуло противотанковое ружье — и один из танков завертелся на месте с подбитой гусеницей.
— Браво! — крикнул поляк.
Косых протер наконец глаза.
— Сейчас наш выход. Так… — Он выстрелил, однако танк продолжал неумолимо надвигаться на окопчик…
Но вот за башней его взвился сначала едва приметный дымок, потом он стал черней и гуще, показалось пламя, и танк остановился. По танкистам, выбравшимся из люков, открыли из винтовок огонь партизаны…
— Понятно? — улыбнулся Косых соседу-поляку.
Однако остальные четыре танка продолжали рваться вперед. Укрываясь за их броней, приближались к окопам эсэсовцы. Один из танков по берегу Сана рвался в направлении палатки медпункта…
…Из палатки вынесли Милевского. Осторожно уложили на подводу. Он слабо улыбнулся Ванде.
Вышедшая следом Ирина Петровна, так и не снявшая окровавленного халата, остановилась растерянно. Со склона оврага, на котором стояла палатка, танков не было видно, но рев их моторов и лязг гусениц слышались где-то совсем близко.
Млынский оглянулся, увидел Ирину Петровну, взбирающуюся к нему по откосу оврага. Она подошла, опустилась на землю. Улыбнулась чуть виновато.
— Прости… Ноги как ватные… Страшно…
— Ну-ну, Ирина, по-моему, там в палатке было страшнее, — ответил Млынский, дал короткую очередь и добавил: — Свертывай медпункт и уходи…
Ерофеев, пробравшись по краю оврага, видел, как навстречу надвигающемуся танку метнулась фигура человека в тельняшке, как первая граната взорвалась с недолетом, не причинив стальной махине вреда… Вторую старшина Полищук метнул, когда танк был совсем уже рядом. Взрывной волной старшину отшвырнуло к обрыву. Моряк с трудом поднялся, но, потеряв равновесие, рухнул с обрыва в реку. И следом туда же сполз потерявший управление танк.
Когда совсем рассвело, все вокруг накрыл густой и плотный, белый, как молоко, туман.
Читать дальше