Александр Ежов - Преодолей себя

Он вспомнил, как ходил за брусникой с деревенскими девчатами. Год был урожайный, и ягоды собирались спорко: каких-нибудь полтора часа — и ведро полным-полнехонько. Настя набрала быстрее всех, но споткнулась о кочку, лукошко у нее выпало из рук и брусника просыпалась. Федор подбежал, помог подобрать ягоды, добавил из своего ведра.

И ранней весной он пошел в этот же лес, на те же брусничные места. На мшистых кочках веточки были темно-зеленые, словно и не было зимы. И ягоды встречались уже не гроздьями, а одинокими бусинками — иные бледно-красные, другие дымчато-белые. Положишь ягодку в рот — сама растает кисловато-сладким зимним настоем. До чего же вкусна! Федор набрал туесок зимних ягод — и брусники, и клюквы,— и все это для Насти. Только для нее...

И сейчас вот спешит он в больницу, точно неведомая сила подгоняет его, ветерок подталкивает в спину, и молодой снежок скрипит под ногами, как бы поторапливает: иди, иди, она ждет тебя... Иди...

А ждет ли? В приемном покое он долго сидел на скамейке. Успокоившись, приоткрыл дверь в соседнюю комнату. А вдруг там Настя! Но ее не было. За столиком сидела незнакомая женщина в белом халате. Она сразу заметила Федора, спросила:

— Вы к кому?

— Извините,— робко проговорил Федор. — Я хотел бы узнать о здоровье жены. Фамилия — Усачева, Анастасия Усачева.

— Усачева? Ах да, Усачева. Сына родила Усачева.

— Сына? — Федор попятился и зашатался. Эта новость ошеломила его настолько, что

и вымолвил только единственное слово. Больше ничего не мог сказать. Стоял бледный, потерянный, онемевший.

— Что с вами? — спросила встревоженно сестра,— Жена здорова, и ребенок хорошенький.

Она подумала, что он от радости растерялся, а затем догадалась, что здесь что-то другое, непонятное.

Через некоторое время он пришел в себя и снова спросил:

— Родила?

— Да, родила. Роды нормальные, не беспокойтесь

— А могу повидать ее? — спросил и спохватился, что видеть он ее уже не может и не хочет, а спросил, просто не подумав.

— Нет, сейчас пока нельзя, — услышал будто бы издали приглушенный голос

женщины.

— Нельзя? — снова спросил он.

— Да, нельзя.

Федор махнул култышкой и повернулся к выходу. Сильно толкнул ногой в дверь — в комнату хлынул холодный воздух.

— Фу, ненормальный какой! — услышал позади себя голос сестры и быстро спустился по ступенькам. Пошел, слегка пошатываясь.

На улице все еще не мог понять, что же произошло на самом деле. Не верил в случившееся. Не хотел верить. Как же так? Настя родила. При живом-то муже! Сколько пересудов будет в Большом Городце! Вдруг ему захотелось уйти куда-нибудь подальше от людей. Уйти от позора в лес, однако и лес холодный, неприютный, чужой. Показалось, что и сам он никому не нужный, совсем лишний человек на этом белом свете. Настя, Настя! От кого же родила? С кем связала судьбу? Вспомнил о Сапрыкине. Это он чинил крыльцо. Значит, похаживал в гости. И Гешка Блинов об этом намекал. Сапрыкин, Сапрыкин... Этот парнишка как-то расплывчато возникал перед ним. Федор помнил его подростком, совсем еще зеленым, смазливым на лицо. Лет шестнадцати он его помнил, а сейчас, поди, настоящий парень. Надо бы повидать его, этого Сапрыкина. Обязательно повидать. Спросить у него кое о чем. И себя показать — что вот вернулся Федор Усачев. Жив. Пришел. Стал припоминать, где живут Сапрыкины. Оказалось — совсем недалеко от больницы, всего через два дома.

Сапрыкин колол дрова. Федор сначала и не узнал его — вроде бы он и не он. Подошел

поближе и убедился, что это был Сапрыкин. Костя заметно изменился. Лицо круглое, румяное, красивое. Да, такой парень любой красотке может голову вскружить. Может. Еще до войны девчата заглядывались на Сапрыкина, затаенно вздыхали, но нередко подшучивали: красив паренек, да зелен. А сейчас перед Федором стоял настоящий красавец в расцвете сил: из-под меховой шапки выбивалась пышная грива золотистых кудрей, на висках курчавились небольшие баки, лицо чисто выбрито, и от всей фигуры Сапрыкина веяло благополучием, сытостью.

Так вот он, Костя Сапрыкин... Костя... Первым делом Федор хотел подойти и ударить Костю, но сдержался. Злоба бурлила в нем, словно в кипящем котле.

Взгляды их встретились. Сапрыкин улыбнулся, хотел что-то сказать, но молчал, ждал, когда заговорит первым Федор. А Федор глядел на своего врага и не заметил в его глазах ни стыда, ни враждебности, ни жалости. Это еще больше взбесило его.

— Ну что ж, здорово! — вырвалось у Федора. — Петух на все курье стадо...