Юрий Авдеенко - Линия фронта

И она, кажется, ждала этих слов. Потому что стояла возле входа в бомбоубежище, держа в руке сверток. Смотрела на Ивана. Очень смело смотрела. А лицо у нее было свежее, и губы некрашеные. И светлый редкий пушок лежал над верхней губой. И очень нужно было смотреть, чтобы различить этот пушок. Но Иван различал. И радостно защемило в груди. И он нашелся. Вспомнил: «Не надо торописа, не надо волноваса». И начал издалека. Он сказал, что родился в бедной семье, что детство его было голодным. Что окончил он всего семь классов. Обрел призвание по торговой части. И вырос до директора смешанной продовольственно-промтоварной базы. Он увлекся и стал посвящать Нюру в тайны своего ремесла, намекая на то, какой он ловкий и не простой…

Девушка слушала терпеливо. А Иван все говорил и говорил… И незаметно для себя она перестала улавливать смысл его слов. И думала о нем, как о человеке, который заблудился в лесу и забыл, что ему нужно выбираться на дорогу.

Когда Иван кончил рассказ, в груди больше не щемило. Взгляд у девушки был потухший и скучающий. Без обиды, но с не очень искренней улыбкой она протянула Иноземцеву руку:

— Желаю вам счастья, чтобы ни пуля, ни осколок не тронули вас… Чтобы живым и невредимым вернулись на свою базу… к своей семье. Прощайте!

Нюра повернулась и, чуть пригнув голову, быстро пошла по скверу.

— Так нет у меня семьи. — Иван вдруг вспомнил, ради чего начал он весь этот разговор. — Мать была — и та перед войной скончалась…

Но девушка, кажется, не услышала его слов — может, и услышала, но прибавила шагу, почти побежала, перепрыгивая через кирпичины и куски проволоки.

Да. Вот тебе — «не надо торописа, не надо волноваса»!

Дрянь дело! И в груди опять беспокойство одно.

Мимо шла старая женщина — армянка или адыгейка.

— Мамаша, — сказал Иноземцев, — как бы в этом городе часового мастера найти?

Старая женщина посмотрела на Ивана, на его орден. И с акцентом и немного торжественно ответила:

— Ты храбрый, сынок. Ты сильный, спасибо тебе материнское.

Иноземцев покраснел и растрогался. И полез в карман за платком.

— Скажи, сынок, немец в Туапсе не придет?

— Вот ему, — ответил «сынок» и сложил объемистую дулю. Потом добавил: — Задушим.

Старая женщина понимающе кивнула головой:

— Ненависть к врагу — броня души воина.

Старуха, видимо, любила говорить витиевато.

— Это точно, мамаша, — ответил Иноземцев. — Это ты правильно определила… А насчет часовщика помощи не окажешь?

— Мастерских таких в городе не ищи… А вот одного умельца по часам я знаю. Правды ради скажу, что примусы он способнее ремонтирует. Но ходики и будильники тоже…

— У меня немецкие часы, — сказал Иноземцев и звякнул цепочкой. — Осилит ли умелец, мамаша?

— Не знаю. Показать ему нужно. Это не очень далеко. На улице Красных командиров. Фамилия — Красинин…

Красинин чистил козлятник, когда, повизгивая, залаяла собака. Бросилась на кого-то. И мужской голос прозвучал беззлобно: «Отвяжись, зануда!» Прислонив грабли к стене, старик вышел на мощенный неодинаковым — малым и большим — камнем двор. Там он увидел Иноземцева. Иван приценивающе осматривал хозяина, словно гадал, можно ли ему доверить карманные часы. Взгляд Иноземцева обеспокоил Красинина. И он угодливо спросил:

— Чем могу служить?

— Отец, — сказал Иноземцев, — часы немецкой работы починить способен?

Красинин полез в карман синей сатиновой косоворотки за очками.

— Покажите.

Взвесив часы в руке, Красинин ножом отковырнул первую крышку, попытался разобрать надпись на второй крышке, затем отковырнул и ее. Кивком указал Иноземцеву на скамейку возле козлятника.

— Обождите тут. Сам скрылся в доме.

С того места, где сидел Иноземцев, хорошо был виден соседний двор и дом без крыши, и кровати, синяя и желтая, не покрытые матрацами, под деревьями. Возле синей кровати спиной к Иноземцеву стояла Нюра. Он безошибочно узнал ее.

Забор между дворами тянулся низкий и трухлявый, а там, где он примыкал к разбитому дому, виднелась дыра. Иноземцев поднялся и направился было к дыре. Но из дому вышел Красинин. Держа за цепочку, он протянул часы Ивану. Часы тикали четко и чисто.

— Сколько? — спросил Иноземцев.

Старик Красинин снял очки, сложил дужки. Вопросительно посмотрел на вещевой мешок Ивана. Иван развязал мешок. Достал банку свиной тушенки. Красинин взял банку. Сказал:

— В расчете.

— Спасибо, отец! — Иноземцев спешил к дыре в заборе.