Юрий Авдеенко - Этот маленький город

Прикурив от коптилки, майор Журавлев обратился к адъютанту:

— Вызови из разведроты сержанта Иноземцева.

— Слушаюсь! — ответил адъютант.

Радистка Тамара сняла наушники, протерла их платком.

— Товарищ майор, — сказала она. — Галя письмо прислала.

— Кто, кто? — не понял Журавлев или сделал вид, что не понял.

— Галя Приходько письмо прислала.

— Ранена?

— Почему же? Жива-здорова…

— Ну и отлично. — Майор выпустил клуб дыма и опять стал разглядывать карту.

— Товарищ майор, вы уж извините, может, вам и неприятно… Но я подруга Гали… И я должна выполнить ее просьбу. Здесь для вас письмецо есть, в моем конверте.

Она подошла к столу, над которым склонился майор, и положила на карту самодельный конверт, размером меньше обычного.

Майор поднял глаза, встретился взглядом с радисткой и покраснел. Это было уже удивительно. Затем он взял конверт, не распечатывая, перегнул и спрятал в карман гимнастерки.

Отворилась входная дверь.

— Товарищ майор, разрешите доложить. Сержант Иноземцев прибыл по вашему распоряжению.

— Вот и хорошо… Садись, Ваня, — сказал Журавлев, показывая жестом на скамейку. — Вот это на карте высота Гейман. Перед нашим полком поставлена задача овладеть ею. Просто — атакой в лоб — высоту не возьмешь… У меня такая мысль. Видишь щель? Она непроходимая. Естественно, противник оборону здесь не держит. Если мы сможем преодолеть эту щель, то мы окажемся в тылу противника в районе горы Лысая. Я хочу переправить туда батальон, усиленный минометами…

— Я понял, — сказал Иноземцев.

— Не торопись… Ты же сам мне говорил, что нужно жить по-японски: «не торописа, не волноваса»… Батальон я хочу переправить по канатам. Первый канат натянешь ты.

— Могу и я, — сказал покладисто Иноземцев. Но сказал, пожалуй, уныло.

Журавлев пристально посмотрел ему в лицо и как можно мягче спросил:

— Жена пишет?

— Еженедельно, товарищ майор.

— Хорошо пишет?

— Бодро, товарищ майор. Трудится, одним словом, в обстановке, приближенной к боевой. Галю она нашу встретила, — добавил Иноземцев, когда Журавлев опять повернул голову к карте.

— Приходько, что ли?

— Ее самую… Месяц в Туапсе под одной крышей жили. В морскую пехоту опять подалась Галя.

— На родину потянуло, — словно в раздумье произнес Журавлев.

— Как, как? — не понял Иван.

— Из Новороссийска она, говорю… В десант, видимо, попадет.

— А-а… — протянул Иноземцев. — Тоже возможно. Хорошая дивчина! И в вас, не ругайте за откровенность, товарищ майор, влюблена была, как я в свою Нюру.

— Сильно значит?

— По самые кончики ушей…

— А не сочиняешь, Ваня?

— Психолог я, товарищ майор. До войны заведующим промтоварно-продуктовой базой работал. Человек только ко мне войдет, еще рот не раскроет, а я уже вижу: жулик он или нет. Если нет, то почему? И может ли он стать им впоследствии?

— Приметы какие есть?

— И приметы, а больше чутье внутреннее…

— Точно сказал. И у меня чутье есть. Командирское чутье. Поэтому я из тебя солдата сделал — разведчика. И два ордена по той же причине носишь. А если бы я в людях не разбирался, прел бы ты у меня адъютантом до конца войны.

Иноземцев понимающе кивнул.

— Группу возглавишь, — сказал Журавлев. — До края щели тебя проводят. Конец веревки у ребят останется. Моток — у тебя. Понял?!

— Посмотреть бы эту щель при дневном свете.

— Ночи лунные. На сборы — девяносто минут.

До разведроты нужно было пройти лесом километр, может — немного больше, может — немного меньше, никто не промерял. Пологий склон горы некруто разворачивал к северу. Деревья росли здесь негусто, и кустарник не оплетал их цепко, как это было ближе к вершине.

Иноземцев шел, глядя под ноги. Шел медленно… Торопиться нет нужды, потому что девяносто минут, отпущенные майором, были большим сроком. Иван мог вполне собраться и за три минуты, как, впрочем, делал это не раз.

Холодный ветер шастал по склону горы, передергивал ветки, голые, но еще гибкие. Разгибаясь, они свистели, словно розги, сипло и заунывно. Луны не было. По законам астрономии она, желтая, должна бы в этот час плавать в небе, но облачность лежала над вершинами. И небо было не темным и высоким, как чаще всего бывает на юге, а низким, выцветшим, точно старая бумага.

Что-то холодное и мокрое коснулось щеки. Ваня подумал — дождь. Но ошибся… Это был снег.

Да, да… Первый снег!

Будто вдруг посветлела ночь. Укоротилось пространство, стиснутое сиреневыми снежинками. И тропинка завертелась справа налево, и наоборот тоже…