Георгий Березко - Знамя на холме (Командир дивизии)

— Ребята! — тихо позвал сержант Кочесов, массивный, широкий в плечах, не пошевелился от удивления. Двоеглазов лег на снег, подполз к Луговых и протянул ему руку. Тот ухватился за нее, вылез и, сидя, рассматривал свои дымившиеся валенки. Двоеглазов направился к Румянцеву, и вместе с Шурой они вытащили сержанта.

— Спасибо, — сказал Румянцев.

— Ты в другой раз Кочесова проси, — посоветовал Двоеглазов серьезно. — Он за ночь вопрос продумает, проработает…

— Да тут болото, — догадался наконец Кочесов.

Боясь обнаружить себя, разведчики не решались выйти из рощи на опушку. Они свернули левей, но там было еще хуже. Подошли группы автоматчиков, и бойцы начали проваливаться в трясину один за другим.

Дымки, пронизанные лунным светом, поднимались над ямами, из которых выползали люди. Они вполголоса ругались и ползли дальше, снова погружались в топь и, утомившись, переставали ругаться. «Беляеву к старшему лейтенанту» — «Беляеву к старшему, лейтенанту», зашептали бойцы друг другу.

Болото как будто выступало наружу, и на нем колыхался мокрый темный снег. Несколько человек барахтались в ледяной каше, вытаскивая пулемет. Тянуло странным запахом первой оттепели, сырых мхов и вековечной стоялой воды. Казалось, она кипит в таинственной черной глубине, потому что пар валил оттуда, окутывая людей. Шура, держась одной рукой за скользкую ветку, помогала тащить оружие. Прямо на нее полз черный, влажный, тяжелый ствол. Девушка отпрянула назад, и он, покачиваясь, надвигался, роняя капли с блестящего твердого носика. Больно ткнув девушку в плечо, пулемет осел в снег. Рядом с ним легли промокшие, обессиленные бойцы.

Шура нашла Горбунова в нескольких шагах отсюда. Она ожидала выговора, но старший лейтенант ни слова не сказал о препятствии, преградившем батальону путь, словно к Беляевой это не имело отношения. Горбунов спросил лишь, как близко подходит березняк к шоссе и не встречала ли она здесь немецкого охранения.

— Не приметила от самой Варшавки, товарищ лейтенант, — торопливо отрапортовала Шура.

Горбунов был с ног до головы залеплен снегом, отчего сам напоминал большой сугроб. Из-под низко опущенного капюшона халата смотрели на Беляеву светлые сомневающиеся глаза.

— Ничего не приметила, — повторила Шура.

— Ну, ну, — сказал Горбунов, как бы удивляясь беспечности неприятеля. — На шоссе вас обстреляли?

— Ага… Только я отбилась.

— Ладно, идите, Беляева, — проговорил он так, будто на что-то решился. — Устали, я думаю…

— Что вы, товарищ старший лейтенант! — горячо запротестовала Шура.

Она отошла, взволнованная его заботливостью, изумлявшей девушку во всех случаях, когда участливое внимание было направлено на нее самое. Тем сильнее оно тронуло ее сейчас, когда Шура чувствовала себя виноватой. Вчера ей удалось без приключений миновать лесок, потому что пробиралась она, как и докладывала об этом, вдоль опушки. Была облачная ночь, и Беляева не опасалась, что ее заметят немцы. Сегодня двигаться опушкой казалось рискованным, но так или иначе Шура сознавала себя ответственной за все в этом походе. И, подхваченная новой волной благодарности, умиления, любви к тем, кто шел с нею здесь и кто ждал за недалеким шоссе, девушка устремилась вперед.

Все — и капитан Подласкин, командир ее батальона, и великодушный старший лейтенант Горбунов, и недосягаемый полковник Богданов, и высокий красноармеец с удивительной фамилией Двоеглазов, — все они были превосходными, сильными, верными, милыми людьми. Они карабкались сейчас в обжигающем месиве воды и снега, или сражались рядом под уничтожающим светом ракет, или этой ночью шли в другие бои на огромном пространстве фронта, пересекавшего материк. Они были разными: суровыми, неразговорчивыми, общительными, шумливыми, чаще озабоченными, но их делали похожими друг на друга воинская доблесть и высокие человеческие добродетели. Всех их объединяло фамильное сходство героев. Быть может, оно распространялось и на нее, Шуру Беляеву, ибо она шла вместе с ними. «Ах, как хорошо! Как хорошо!», повторяла девушка, задыхаясь от гордости и непомерных усилий. Она проваливалась, падала, снег забивался ей в рот. Сорочка на теле промокла от пота, и в валенках появилась колючая, как гвозди, вода.

Люди переползали болото, и девушка обгоняла их. Она чувствовала на губах соленый вкус пота или слез, пальцы ее закоченели, нестерпимая боль пронизывала ноги. Она видела только снег, много снега, светлого, сыпучего, невесомого и темного, тяжелого, как намокшая глина. В снегу мелькали черные лица с открытыми ртами, глаза, воспламененные яростью, протянутые руки, автоматы… Шура не помнила, сколько времени это продолжалось, но наконец догнала переднюю группу разведчиков.