Георгий Березко - Знамя на холме (Командир дивизии)

«Пора переносить огонь», подумал комдив. Он обернулся, и капитан Тарелкин приблизил к Богданову лицо, внимательное, как у глухонемого. Комдив прокричал на ухо приказ, но через минуту убедился, что в нем не было надобности. По движению пламени и дыма на холмах он понял, что гаубицы уже обрушились на минометы и пушки противника. Так это и было предусмотрено полковником в плане его артиллерийского наступления.

…Неожиданно начало светлеть. Облака открывали луну, и темнота быстро стягивалась в чернильные пятна теней. Голубое сияние наполняло воздух. Канонада несколько ослабела, л Богданов увидел, что бой приближается к решающему моменту. Первый эшелон двенадцатого полка находился уже у подножия холмов. Но там свирепствовал довольно сильный минометный огонь. Зеленые и белые ракеты повисли над предпольем противника, и кое-где искрились его уцелевшие пулеметы.

— Почему Фомин мешкает?.. Двигаться. Двигаться! — сказал Богданов и Тарелкин кинулся к телефону.

«Только не лежать, только вперед, — думал полковник. — Не останавливаться, пока немцы не оправились…». Артиллерия проделала бреши в обороне немцев, и этим надо было воспользоваться как можно решительнее.

— Майор Потапов встретил минное поле! — прокричал Тарелкин, сидя у телефона.

— Дай-ка его мне, — сказал Богданов.

— На что жалуешься, старик? — закричал он в трубку, прикрыв ее левой рукой. И, выслушав короткое донесение, проговорил: — Саперы у тебя есть? Позвонишь мне, когда поле будет у тебя сзади. Ты ж солидный человек. Двигай, двигай, майор!

Богданов понимал, что Потапову приходится труднее, чем кому-либо, но сам Потапов не должен был догадываться об этом.

Ракеты освещали теперь все пространство боя. Пучки пестрого огня взмывали в вышину, и тени на земле быстро укорачивались. Они снова стремительно росли, когда ракеты опускались. Зыбкий свет трепетал на лицах людей в овине, и черные тени от их фигур танцевали на бревенчатых стенах.

— Батальонный комиссар Луковский ранен! — прокричал Тарелкин от телефона.

Полковник не повернулся, как бы не услышав сообщения.

— Дайте мне Фомина! — крикнул он.

Двенадцатый полк дальше не продвигался. От реки еще бежали вперед бледно-голубые фигурки, но скаты холмов оставались пустынными. Первые группы атакующих, вероятно, все-таки залегли, не дойдя нескольких десятков метров до цели. Красноватый короткий огонь крошил там землю, и сияющие дымки поднимались над полем.

— Фомина! — крикнул комдив. «Вперед, вперед, нельзя лежать под огнем!» повторял он про себя, не замечая, что губы у него шевелятся, произнося чуть слышно: «Вперед, вперед…».

— Фомин слушает, — доложил Тарелкин.

— Товарищ подполковник, срам получается! — гневно заговорил Богданов с командиром двенадцатого полка — горячим и самолюбивым Фоминым. — Потапов пошел вперед, Николаевский пошел вперед, только Фомин топчется…

И, выслушав объяснение, которое сам знал наизусть, комдив закончил:

— Не верю. Поднимай людей, подполковник! Ты мне головой отвечаешь, понятно?

Передавая трубку Тарелкину, комдив приказал:

— Соединись с Николаевским. Почему молчит?

Зуев жадно смотрел из-за плеча полковника. Он видел, как небольшие, редкие группы бойцов перемещаются внизу на страшной, залитой пестрым светом земле. Уменьшенные расстоянием, эти люди казались адъютанту беспомощными, действующими без определенного плана. Они двигались очень медленно, останавливались, ложились, ползли в разных направлениях. И лейтенант чувствовал неловкость оттого, что следит за ними отсюда, находясь в относительной безопасности. Ему хотелось, чтобы все уже кончилось, и. глядя на перебегающих бойцов, он мысленно советовал им: «Скорее, скорее, скорее…».

— Нет связи с Николаевским! — крикнул Тарелкин.

Капитану было жарко, он расстегнул бекешу и громко отдувался.

— Восстановить! Выслать связного на коне, на машине! — приказал Богданов, не поворачиваясь.

Тарелкин торопливо спустился по лестнице, судорожно цепляясь за нее, и выбежал во двор. Белозуб сошел следом и начал прохаживаться внизу от двери к стене и обратно. Смотреть он больше не мог. Как и комдив, майор понимал, что исход атаки решается в эти минуты и все дело сводится теперь к одному смелому усилию. Но люди, кажется, были на него не способны. И хотя это обстоятельство в известной степени реабилитировало самого Белозуба, он испытывал отчаяние, а не удовлетворение. Он видел, как близок враг, и лишь последний рывок нужен был, чтобы схватить его. Расстегнув полушубок, Белозуб быстро шагал от двери к стене, круто поворачивал и шел к двери.