Сергей Михеенков - В бой идут одни штрафники

Это потом, значительно позже, историки и публицисты напишут, что судьба Орловско-Курской битвы решалась южнее, под Белгородом, Курском и Орлом. Но им, кого судьба застала здесь, на самой оконечности северного фаса, казалось тогда, что все и решается вот именно теперь, и на их глазах. Здесь, на этом удобном для танкового маневра безымянном всполье.

Некоторые из них, и победители, и побежденные, дожив до конца мировой бойни, напишут, как они управляли танковыми колоннами, как менялась судьба на поле боя, как им нужен был тот последний батальон, который оказался в решающий момент под рукой или которого не оказалось, потому что в гудящей топке сражения к тому времени сгорело все. Но никто из них не выразит и доли тех страданий, того напряжения, которое пережила душа солдата, лежавшего в наспех отрытом окопчике или сидящего в задымленном пороховыми газами танке, напряженно приникшего к панораме пушки.

— Лейтенант! Наши ползут! — услышал Воронцов крик лейтенанта Нелюбина, который с остатками взвода окопался правее.

По пыльной траве, наполовину затоптанной, изорванной осколками и придавленной к земле взрывной волной, ползли несколько человек. Воронцов расчехлил прицел снайперской винтовки, посмотрел. Ползли трое. Вернее, двое. Третьего они волокли на плащ-палатке.

— Четвертый взвод возвращается, — хмуро сказал кто-то из минометчиков, и Воронцов по интонации понял, что с четвертым взводом произошло неладное.

Ползли они прямо на окоп Воронцова. Это были сержант и пулеметчик из взвода Бельского.

— Давайте сюда!

— Сюда, ребята! — закричали из окопов. И тут же несколько человек вскочили и побежали к ним, подхватили под руки, поволокли к березам.

— Там… Там больше никого нет. — Сержант сидел, привалившись потной спиной к березе. Бледное лицо его не выражало ничего, кроме усталости и равнодушия. — Лейтенанта вот… Осколками его…

Бельский был мертв. Он лежал на плащ-палатке в луже крови. Но лицо его, остановившееся, восковое, с удивительно правильными чертами, казавшимися теперь завершенными и потому совершенными, насколько может быть совершенным человеческое лицо, казалось умытым. Ни царапины, ни крови, ни копоти. Словно кто из бойцов действительно умыл его последней водой из фляжки. И Воронцов вспомнил, как Бельский брился перед наступлением. Сидел перед осколком зеркала в просторном пулеметном окопе по пояс голый и, укутав ослепительно-белой пеной щеки и подбородок, осторожно сдвигал эти белые хлопья опасной бритвой.

— Бельский, — сказал ему тогда Воронцов, — ты что, в первый раз бреешься?

— Нет, — ответил тот и, отведя бритву, улыбнулся. — Во второй.

— А бритва у тебя что надо. Трофейная?

— Бойцы подарили. — И вдруг Бельский повернулся к нему и сказал: — Нравится? А хочешь, я тебе ее подарю?

— Да нет. У меня своя есть.

— Такой нет. Посмотри.

Почему он это сказал?

— Сложите все личные вещи в полевую сумку, — приказал Воронцов. — Быличкин, возьми сумку с собой. Тело отнесите в лес. Похороним потом.

Санитары тут же начали перевязывать живых. Те понуро сидели под березами и оглядывались на тело своего взводного. Ранения оказались легкими.

— Ну что, в тыл пойдете? — спросил их Воронцов.

— А где тут теперь тыл? Там, что ли? — кивнул на лес один из них.

Позади их окопов рвались снаряды, шлепали по деревьям пули, сбивая кору и ветки. Слышался гул моторов. Похоже, там, на полянках и просеках, накапливались танки и самоходки резерва. Ведь не одна же пехота выдвинута на этот участок. Прорыв они все-таки сделали. А в прорыв обычно тут же вводятся свежие части. И вот теперь кто-то большой, мощный, напряженно топтался за их спинами в ожидании своего часа. Тот, кто побывал на передовой и во время обороны, и в период наступления, знал, что, когда вводятся в прорыв танки, беда, если окажешься на пути их следования. Однажды на Жиздре батальон случайно не вывел из сектора действия танковой бригады свой взвод связи. В живых остался один боец, который ушел на обрыв линии. Ни котелков, ни палаток. Все гусеницами растащили…

— Окапывайтесь рядом, — сказал бойцам Воронцов. Он положил на бруствер скрученную жгутом плащ-палатку, приладил винтовку.

Винтовку Воронцову привез кашевар Ривкин. А патронов насобирал Быличкин, когда двигались сюда, к полю. Там и тут валялись убитые. Левее к всполью подошли гвардейцы, а правее рота Сивкова и батальоны. Фронт в полосе прорыва тут же оказался закрытым наглухо. Лес начал быстро заполняться войсками второго эшелона. Прятаться стало негде, и немцы, попавшие в кольцо, начали сдаваться.