Иван Поздняков - Пока бьется сердце

И снова возгласы:

— Нех жие Червона Армия!

— Нех жие Россия!

Вечером покидаем село. Нас провожают все жители. Пан Кручинский прощается с жетон. Та немного всплакнула. Смотрит на своего Владека влюбленным взглядом, вытирает кончиком платка влажные от слез щеки.

— Пиши, Владек!

— Обязательно буду писать, Ядя!

— Нех матка боска будет с тобой!

— Не беспокойся, Ядя! Будет все файно.

Вот она, земля, которую мы освобождаем. Как и при Грюнвальде, мы пришли на помощь своим братьям по крови. И тем милее она для нас, что нет теперь на ней ни кичливых крулей, ни крикунов пилсудских, ни предателей беков, которые из кожи вон лезли, чтобы ссорить наши народы.

Идем по этой земле, и с каждым днем крепнет наша любовь к ее народу, который, как и мы, хлебнул крепкого лиха в эту войну.

Тут и там густо разбросаны тихие села, напоминающие украинские — с белыми мазанками, серебристыми тополями, с запахами улежавшейся пыли, навоза и парного молока, с голопузой детворой в каждой крестьянской хате, с флегматичными безобидными собаками во дворах, с густыми темно-зелеными конопляниками на огородах. Иногда прислонишься к плетню, тронешь рукой улыбающуюся шляпку подсолнечника, закроешь глаза и представишь, что ты находишься где-нибудь на Полтавщине, а не за тридевять земель, вдали от всего, что так близко и дорого сердцу.

Только поля здесь другие, не наши. Они рассечены узкими разноцветными полосками, и кажется, что до самого горизонта и дальше землю покрыло лоскутное одеяло. У подножия пологих холмов алеют дикие маки, как громадные пятна крови на поле боя. На перекрестках дорог скорбно застыли покрытые пылью распятия и статуи матки боски. На юго-западе синеют Карпаты. В ненастную погоду горы дымятся, как солдатские костры на привалах.

В крестьянских домах — хоть шаром покати. Немцам не было дела до судьбы чужого народа, и они, как пауки, высасывали из него все, что могло пригодиться для Третьей империи. Мы оделяем жителей всем, чем богаты. Еду не протолкнешь в глотку, когда ловишь на себе голодные тоскливые детские взгляды, и котелок солдатского кондера или пшенной каши мы делим с хозяевами.

В одном селе Григорий Розан подарил хозяйке дома два куска хозяйственного мыла. Бог знает, где только достал он такую редкость. Женщина просияла, почувствовав себя на седьмом небе. Да и было чему радоваться: позади, цепляясь грязными ручонками за юбку матери, пряталась целая орава кудлатых малышей в засморканных, заношенных до металлического блеска рубашонках.

Женщина зачарованно смотрела на мыло, будто не веря, что является теперь обладательницей такого богатства, потом мотнула юбкой и выбежала из хаты. Дети сразу подняли разноголосый рев.

Розан стоял растерянный, сбитый с толку поведением женщины. Но вскоре женщина вернулась, протянула разведчику литровую бутыль самогона.

Григорий смутился, замахал руками.

— Не надо, пани! Не за это дал мыло… Уберите бутыль…

— Прошу, пана, прошу взять, — настаивала женщина.

— Да не пью я! — солгал Григорий.

— Какой же подарунок вам тшеба? — после минутной паузы спросила женщина упавшим голосом. Она была уже твердо уверена, что мыло, это великолепное мыло, снова исчезнет в солдатском вещевом мешке, и опять бегай ее дети в замызганных рубашонках и с немытыми головенками. А ведь на щелоке, которым она мыла детей, стирала белье, далеко не уедешь. Надоел он, как горькая редька, которой приходится часто питаться. Взгляд хозяйки потух, и она добавила, возвращая Григорию его подарок: — У меня больше ничего нема, пан жолнеж.

— Ничего мне и не надо, пани! — воскликнул Розан, отталкивая протянутые к нему куски мыла. — Это мой подарок от чистого сердца…

Женщина опять просияла.

— Денькую пана, да убережет вас матка боска за вашу доброту к людям. Может, чем поченствовать вас?

— О, это можно! Прошу, если вас не затруднит, приготовить отварной картошки.

Хозяйка засуетилась.

— Зараз, пан, зараз зроблю.

Розан, чтобы не мешать женщине, вышел на улицу, закурил. Окинул взглядом дом с покосившимся крыльцом, ветхий сарай с дырявой соломенной крышей и вздохнул. Засучить бы сейчас рукава, сплюнуть бы на ладони да так взяться за дело, чтобы дом закрасовался игрушкой! Но, может быть, даже этой ночью полк снова тронется в путь.

Наконец, хозяйка позвала разведчика в дом. Дети были уже умыты и причесаны, принарядилась и сама мать. Только теперь заметил Розан, что женщина совсем еще молода, не старше двадцати пяти лет. Была она высокой, с густыми каштановыми волосами. Большие синие глаза дружелюбно смотрели на гостя.