Роальд Недосекин - Большой Хинган

Перед его глазами вдруг возникла картина: он в новой гимнастерке, в начищенных сапогах, с вещмешком за спиной, а Нина уже в платье и туфлях, подходят к их дому в Ачинске, и он открывает калитку на смазанных петлях и пропускает ее вперед… На крыльце — мать и сестры, они извещены телеграммой… От соседних домов бегут родственники и знакомые — вся улица взбудоражена возвращением солдата, привезшего к тому же непохожую на ачинских девушек жену…

Андрей шумно втянул воздух — у него на минуту остановилось дыхание.

Нина искоса взглянула на него.

— Что же замолчал?

Эх, если бы Андрей в свое время прочитал побольше книжек, почаще ходил в приезжавший в Ачинск театр или, на худой конец, не пренебрегал разными вечерами и диспутами, которые устраивались в школе и рабочем клубе угольщиков!..

Конечно, не сделай он открытия, что Нина Юршина совсем особенная, непохожая на других девушка, на кой бы ему тогда диспуты и театры? Уж он бы сумел развлечь ее разговорами. Ну и пусть она хоть размосквичка, пусть хоть разобразованная… А теперь только махорка и выручала — можно было одну за другой вертеть цигарки и этим оправдывать свою молчаливость. Ну, не ясно разве — охота умной и строгой девушке, которая и говорит-то словно на другом языке — чистыми, гладкими фразами, как в книгах, таскаться с ним по невыносимой жаре? Он как бы взглянул на себя со стороны: самый заурядный солдат, в выцветшей гимнастерке, пыльных сапогах, с коричневым худым носатым лицом… В боевой обстановке, с автоматом и биноклем на груди, он выглядит куда эффектнее. Придумать бы что-нибудь возвышенное, чтобы девушка с удивлением оглянулась на него и в ее карих глазах засветился подлинный интерес. После бы она сказала: «А я и не знала, Андрей, какой ты!..» Но ничего такого, способного поразить воображение, в голову, как нарочно, не приходило.

Тогда Нина заговорила сама. Она рассказывала о доме. Там теперь одна бабушка — мать умерла незадолго до войны, а отец в последние годы вообще не жил с ними. Она хотела, как окончит десятилетку, поступить в ленинградский кораблестроительный институт — в Москве такого нет, — но десятый класс пришлось заканчивать, когда уже началась война… В армию ее призвали в сорок третьем. А бабушка — она не очень старая — работает на заводе, там же и брат Митя.

Андрей все старался понять, как она с ним разговаривает — из интереса или чтобы только не молчать. Нет, похоже, ей хочется рассказать о себе. Именно ему рассказать. И вместе с легкой радостью пришла к Андрею освобожденность. Он заговорил о себе, о своей семье, об Ачинске, о молодой тетке, почти одногодке ему, которая пошла как-то в буфет при железнодорожном вокзале за халвой и не вернулась: через две недели получили письмо, что она познакомилась с хорошим человеком и уехала с ним в Благовещенск…

Когда изморенные жарой, с пересохшими ртами, вконец уставшие, они расставались, добравшись наконец до расположения роты, Нина сказала:

— Буду держать с вашим постом связь — сообщай, как живется!

По мнению Андрея, эти слова содержали многое…

— Встать, смирно! — подал команду проводивший занятия командир взвода управления.

В последние дни поверяющие то и дело посещали роту. На этот раз начальство прибыло высокое: генерал-лейтенант, худощавый, с цепкими светлыми глазами. Его сопровождали два полковника. Одного из них в роте знали: начальник политотдела армейских спецчастей. Генерала и другого полковника видели впервые.

Когда солдаты снова сели за столы, сбитые из досок, генерал тоже присел на край длинной грубой скамьи. Кивнул капитану, чтобы продолжал занятия. Тот рассказывал об одной из новинок японской авиации, реактивном самолете «Бака»: в район действия выводится бомбардировщиком, в носовой части имеет заряд взрывчатки весом в одну тонну, управляется камикадзе, пилотом-смертником.

Генерал, как и солдаты, слушал внимательно. Он снял фуражку и положил ее перед собой на стол. В волосах поблескивала седина. Андрей, сидевший напротив, исподтишка с любопытством разглядывал его. Из штаба армии или, может быть, даже из Ставки? Совсем незагорелый, как все тут, в Монголии; на груди ни одной колодочки; руки крупные, рабочие…

Неожиданно генерал, движение головы как бы попросив разрешения у капитана, заговорил спокойным густым голосом:

— Японцы раздувают культ смертников, объявляют их национальными героями. Специальные подразделения камикадзе есть и в пехоте, и в танковых частях, и во флоте. Что это, высокий боевой дух войск или, наоборот, свидетельство слабости? Конечно, последнее. На примере смертников воспитывают остальных. А этим камикадзе при жизни платят большие деньги, устраивают для них всяческие развлечения, семьям заранее назначают пенсии. Вот и выходит, что жизнь их просто покупают.