Ежи Ставинский - Венгры

Гуркевич по-прежнему выписывал круги по мостовой. Мир перед глазами двоился. Улица по-прежнему была пуста; вдруг через нее перебежали несколько человек, стреляя в невидимого противника. Бешено били пулеметы; то и дело рвались гранаты. На горизонте поднимался желтоватый дымный Столб. Из-за домиков выскочили черные фигурки и бросились куда-то в сторону Мокотова. Поблизости что-то свистнуло, и в поле разорвался снаряд. Черные фигурки припали к земле, пережидая обстрел; снаряды сыпались один за другим. Взрывной волной Гуркевича едва не сбило с ног, но он упрямо продолжал брести вперед.

— Если бы вы, черт возьми, понимали, что я должен дойти до венгров. Погодите, сучьи дети… Вы меня еще не знаете!

Мир вокруг трещал и громыхал. Из-за поворота вдруг выкатился танк; он отвел орудие влево и выпустил в поле снаряд. Все больше и больше повстанцев бежало в сторону крутого мокотовского откоса; они волокли за собою раненых, яростно отстреливаясь от немцев. Гуркевич покачнулся и бессильно сел на мостовую.

— Вот меня и повело, — проговорил он шепотом. — Только теперь. Чертов токай!

Он боролся с подступавшей тошнотой; мир вокруг вертелся каруселью; грохот и треск слились в невообразимый гул. Гуркевич заслонил лицо руками. Танк приближался с адским скрежетом гусениц. Гуркевич сглотнул. Машина замерла в какой-то паре метров и навела на него длинный ствол пушки. Гуркевич отнял руки от лица. Шум в ушах немного поутих, образ мира сделался чуть четче, хотя остался мутным и дрожащим. И вдруг он увидел…

— Танк… — прошептал Гуркевич с ужасом. — Господи… Немцы!

Он в отчаянии подскочил, встал на нетвердые ноги и внезапно, уже не владея собой, затрясся в приступе рвоты. Танк грозно возвышался над ним; негромко урчал мотор. Гуркевич отступил на шаг. Чернело пушечное жерло, блестели дульные срезы пулеметов.

— Frau, Kinder… — пролепетал он как можно громче, указывая на юг. — Warschau Banditen… Ich… gehen…

Танк продолжал урчать; стальное тело его подрагивало. Гуркевич споткнулся, упал на тротуар, зацепился рукой за колючую проволоку, рванул ее, перевалился назад, на проезжую часть. Сквозь урчание мотора пробился приглушенный смех.

— Krank… больной! — проорал Гуркевич. — Не смеяться! Nicht lachen!

Хохот раздался вновь, на этот раз громче. Танк зарычал, задрожал и со скрежетом двинулся с места, обдав Гуркевича облаком выхлопов.

Перед виллой в Залесье остановилась доверху нагруженная сеном подвода. Соскочивший с нее мужичок потряс за плечо лежавшего без чувств человека с окровавленным лицом.

— Залесье, приехали! Вставайте-ка! Вот ведь кара божья!

Лежавший не подавал признаков жизни. В саду показалось яркое платье.

— Хозяйка! — крикнул мужичок. — Может, это ваш сродственник? Сюда велели отвезти… Пилсудского, шесть!

Зося подошла к ограде. И вдруг, тихо вскрикнув, выбежала на улицу.

— Боже, Пупсик… Пупсик, милый! Что с тобой! Он ранен? Убит? Боже, Пупсик, ну пошевелись же!

Она обхватила растрепанную голову Гуркевича.

— Боже, кровь! Что с ним? Где вы его нашли?

— Лез через забор и проволокой рыло поцарапал, — презрительно ответил мужичок и свирепо дернул Гуркевича за ногу. Тот приоткрыл глаза.

— Пупсик, ты жив! — запищала, обнимая его, Зося. — Что с тобой, любимый? Ты ранен?

Гуркевич высунул сухой непослушный язык; безуспешно попытался облизнуть губы.

— Прекрати верещать, — промямлил он. — Который час?

— Два, — ответила Зося. — Скажи, что с тобой, любимый! Ты можешь подняться сам?

Гуркевич поглядел по сторонам. Невдалеке венгерские солдаты грузили ящики на грузовик.

— Что они делают? — воскликнул Гуркевич.

— Уезжают, — ответила Зося со вздохом. — Иштван только что попрощался.

Гуркевич стремительно спрыгнул с подводы.

— Где майор? — выкрикнул он.

— Какой майор, Пупсик? — не поняла она.

— Ну… профессор! — рявкнул он. — Археолог!

— А, этот зануда, — скривилась она. — Отправился к генералу. Странно, что он так быстро с ними снюхался. Пупсик, подожди! У тебя же лицо в крови!

— Эй, пан, а моя пятирублевка? — возмутился мужичок.

— Жена заплатит! — крикнул, припустив по улице, Гуркевич.

Он вырвал из кармана давно уже не белый платок и на бегу отер лицо. Кровь сошла, остались лишь царапины на лбу и на носу. Добежал до виллы, занятой венгерским штабом. Оттуда спешно выносили ящики и чемоданы. За изгородью, с лейкой в руке беспокойно сновал майор Гром. Под расстегнутой рубашкой розовела безволосая грудь.