Владимир Шапко - Счастья маленький баульчик

— Ты б малому-то… Чего ж один-то… — с ласковой укоризной попенял его Панкрат Никитич.

— Обождет, — коротко бросил слепой, вонзаясь в утку.

Мальчишка сидел напротив него, безучастно осев во взрослую телогрейку с прогоревшим боком. На голове, как горшок, командирская фуражка с надломленным козырьком, с пятном пустым, где звездочка. Отечное, землистое лицо. Под глазами синева.

Из нутряного кармана засаленного пиджака слепой достал светленькую четушку без пробки. Чуть взболтнул и приложился, круто запрокинув, вмяв в толстый затылок стриженую голову. Подавшись вперед и брезгливо сдувая водку с красных губ, осторожно ставил четушку на место, в карман. Снова жевал.

— На, пожри сперва… — протянул растерзанную утку в сторону мальчишки. Тот взял и безучастно, без всякого аппетита стал дергать мясо с костей, вяло пережевывал.

Панкрат Никитич поинтересовался, откуда они родом будут: местные ли с Барабы, или с другой какой «местнести»…

— Это еще зачем тебе?… — замер с четушкой в руке слепой.

— Да просто… Может, земляки? Может…

— Х-хы! Земляк какой нашелся! — вдруг зло и грубо оборвал Панкрата Никитича слепой. Приложился к бутылке.

От неожиданности Панкрат Никитич растерялся. Хотел сказать слепому, что он ведь по-хорошему, без умысла какого спросил, но слепой, кривясь от водки, уже цедил сквозь зубы:

— Знаю, что дальше спросишь, знаю. Так я те сам скажу: с рожденья, с рожденья я слепой! Понял? — И неожиданно засмеялся — тонко, по-бабьи. Словно видел разинувшегося от изумления Панкрата Никитича. И все смеялся, поясняя: — Подают лучше, подают, когда «инвал-лид войны!» Уразумел, старик! Хи-их, хих-хих!

Вдруг разом оборвал смех — и точно красная злоба нахлынула на лицо. Торопливо начал шарить рукой возле себя. По Митькиным коленям, дальше лез, к Кате…

— Где? Где? Где она? Куда делась?..

Митька готов был закричать, натужно отталкивал лапу слепого, не пускал к матери, загораживал. Катя вскочила, схватила Митьку, прижала к себе. Вскрикнула:

— Да что вы делаете-то?!

Панкрат Никитич строго спросил:

— Ты что, мужик, сдурел с водки-то?

Слепой сразу замер. Обмяк.

— Так это я так… ничего… все они стервы — известное дело… так это я… — Вдруг выкинул руку с четушкой вбок: — Держи, Генка!

Мальчишка схватил, с жадностью высосал остатки.

Панкрата Никитича как ударили — откинулся на стенку, рот раскрыл.

— Да что ж ты делаешь-то с малым, мужик?

— А чего? Пускай, — равнодушно сказал слепой. — Не уйдет зато. А если и уйдет — наши поймают, все одно не жить. Он знает… — Слепой отвалился к стенке, любовно огладил живот, шумно выдохнул сытостью и теплой водкой.

А мальчишка… мальчишка словно жизни плеснул в себя — взгляд его вспыхнул, оживился, но когда столкнулся с вылезающими глазами Кати и Митьки, ушел в сторону, с ухмылочкой притушился. Мальчишка сплюнул в проход вагона, грубо дернул слепого:

— Хватит болтать! Вставай! Работать надо!

— Он зна-ает, — подленько смеялся слепой, — не поработаешь — водки не выпьешь, хи-их, хих, хих! Зна-ает. Куда ему без меня? Тут главное — следи, чтоб не напился. Вечером пжалста, я разрешаю… Чего он вытворяет — обхохочешься, хи-хи, хих, хих!

Панкрата Никитича затрясло, тихим, вырывающимся голосом сказал:

— Ну-ка, сволочь, немедленно отсель!.. Слыхал?!

— Но! но! ты! ты! — Слепой подымался, пятился. — Я вот крикну счас по вагону — тебя в клочья разорвут!

Панкрат Никитич вскочил.

— Это мы тебя, паразита, разорвем! — Толкнул слепого в проход вагона: — Вон отсель, мразь, пока башка цела!

Торопливо хватаясь за мальчишку, слепой спотыкался по вагону к тамбуру. Зло выбубнивал: «Погодь, кержацкая рожа! Погодь! Счас, кержак, сча-ас! Погодь…»

Из ближайших закутков выглядывали удивленные люди: а где? че? че тако? что случилось?

Сидящий через проход у окна солидный мужчина средних лет, до конца проследив, пока слепой и мальчишка не скрылись в тамбуре, тут же храбро и деятельно поддержал Панкрата Никитича:

— Вы совершенно правильно поступили, гражданин! Совершенно правильно! Таких нужно сдавать в милицию! Только в милицию!

Его жена, полная испуганная дама, стала горячо объяснять всем, чему вот только что они с мужем были свидетелями. «Ужас! Ужас!» — выкатывала она фарфоровыми глазками.

Подивился на таких помощничков Панкрат Никитич — и на место увалился, растерянно говоря:

— Вот так приветили убогого. А? Вот змей, так змей!… Ах ты боров невыложенный! Да что ж это он с мальчишкой-то сотворил!