Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом

В караульной, куда заглянул Янек, продолжали дуться в «очко», и Франц радостно сообщил, что он выиграл пару пива.

— Давай, Янек, садись, может, и тебе повезет, — предложил Франц.

— Сыграл бы, да пора домой, — вздохнул юноша.

— Знаем твой дом! — засмеялся Франц. — И мы были молоды….

Они вышли во двор, и Янек вдруг стал искать кнут.

— Черт, куда он запропастился, — сказал Янек. — Посмотри, пожалуйста, Франц, нет ли его на телеге, а я поищу среди угля…

Франц стал шарить по доскам телеги, занозил палец и сердито закричал, что на телеге, кроме заноз, ни черта нет.

— Вот он, нашел! — сказал Янек. — Ты извини, пожалуйста, Франц, — и, вскочив на передок телеги, тронул лошадей.

Франц открыл ворота.

— Не упускай счастья, Франц, — сказал Янек. — Если карта идет, за нее надо держаться.

Франц удовлетворенно засмеялся.

— Сегодня эти болваны уйдут из тюрьмы без штанов.

— Представляю себе! — засмеялся Янек. — Желаю тебе удачи, Франц!

— И я тебе желаю удачи, — ответил Франц.

Проехав шагов двести, юноша остановил лошадей на условленном месте.

— Эй, хозяин! — тихо окликнул его Алоиз. — Груз получил?

Алоизу вся эта история была по душе. Ему нравилась опасная игра, а сейчас к тому же эта игра велась во имя спасения друга — Нестора Степового. А вот и он. Ну и разукрасили же его фашисты, святая Мария!.. И Алоиз с ненавистью подумал о тех, кто так мордовал парня.

Нестор между тем прощался с Янеком.

— Прощай, друг, большое тебе спасибо!.. На всю жизнь теперь мы с тобой братья…

— Братья! — согласно кивнул Янек, широко и радостно улыбаясь. Если сказать правду, он все же здорово трусил. Эти парни даже и не представляют себе, как ему было страшно. И все же он сделал то, что велело ему сердце, и какое это будет счастье, когда он расскажет о пережитом, шаг за шагом, своей милой. Она тоже показала себя молодцом — и это вдвойне приятно.

Нестора и Метелкина уложили на дно телеги и накрыли соломой, Данила Грунтовой устроился на задке воза, Дюло — посредине, а Алоиз взялся за вожжи.

— Молодец, хлопец! — похвалил он Янека на прощание. — Партизан из тебя выйдет первый сорт. — Он протянул Янеку руку. — А теперь, браток, уноси ноги!

Алоиз натянул вожжи, и лошади рванулись вперед. Янек немного постоял, пока телега не исчезла в темноте, и только сейчас почувствовал, как он страшно устал.

Все, кто только узнавал, что произошло с Нестором и Метелкиным, загорались желанием отомстить предателю.

— Для такого гада даже пули жалко, — говорил Алоиз. — По нем веревка плачет, — и выразительно водил своей ручищей вокруг шеи.

Но спасенные были в таком положении, что о немедленных поисках предателя и речи быть не могло, да и сами они не могли толком объяснить, где искать лесника. Николай Метелкин вообще не представлял, куда он свалился со своим самолетом, путал и Нестор. Обоих поместили в партизанский лазарет, а доктор Сухаренко был таким же законником в медицине, как Франтишек Пражма в правосудии. Словом, Нестору и Метелкину был предписан постельный режим.

— Ничего, от нас не уйдет ваш горар! — обнадеживал доктор. — Выздоровеете и тогда сами найдете.

Нестор выглядел очень скверно, и дело было не только в физических страданиях, но в душевной ране, которая, казалось ему, никогда не зарубцуется. Живым вставал перед мысленным взором юный Мариан Хложник с его озорной улыбкой, и один за другим проходили мимо лазаретной койки в ночной темноте все его товарищи. «А ты, лейтенант, жив!..»

Он метался на своей узкой койке, и то ему казалось, что он лежит среди убитых партизан на крестьянском возу, то над его головой свистела плетка обер-лейтенанта из гестапо.

«Ты скажешь, где партизаны?» — преследовал его днем и ночью голос обер-лейтенанта.

Этот голос имел множество интонаций — от нежно-певучего минора до звериного рыка.

«Ты скажешь, кто здесь помогает партизанам?!»

Он вообще не отвечал. Сжав окровавленные губы, он не отрывал своих ненавидящих глаз от искривленного рта обер-лейтенанта и молчал. И его молчание было красноречивей любых слов. А обер-лейтенант Ферц, сын .ресторатора Ферца, не мог поверить, что нельзя разжать этих окровавленных губ силой, и вновь и вновь задавал тот же вопрос:

«Ты скажешь, где партизаны?!» — и опять взвивалась свинцовая плеть.

«Твое счастье, Ферц, что мои руки стянуты веревкой, — повторял Нестор, — но все равно ты боишься меня, Ферц, даже связанного. Ведь ты боишься, Ферц…»