Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом

Пани Холмовская, довольная и сияющая, провожает гостя до самых дверей. А минут тридцать спустя из портняжной мастерской выходит сухощавый и сутулящийся господин в форме чиновника управления пограничной стражи. Он медленно идет по Вайсшнеевской, и его лицо, несколько минут назад оживленное и смеющееся, сейчас выражает полное ко всему равнодушие. Чиновник сворачивает в направлении порта, и если кто-нибудь из прохожих даже обратит внимание на него, то, наверное, подумает: видно, скучные дела ждут пана подпоручика, если у него такое кислое выражение лица. И никому, ясное дело, и в голову не придет вздорная мысль, что этот внешне неприметный чиновник идет выполнять поручение коммуниста, партизанского разведчика и думает вовсе не о делах пограничной службы, а о том, удастся ли сегодня решпициенту Берчику установить возможность проведения диверсии на мосту…

И вот наступает вечер — слякотный, с пронизывающим ветром, от которого так приятно спастись в теплом портовом погребке дядюшки Юрая.

Сегодня здесь отмечается день рождения дочки решпициента пограничной стражи Бучека в веселой компании младших офицеров немецкой армии. По мундирам и знакам различия видно, что даровая выпивка собрала за столом военных людей разных служб. Рядом с танкистом сидит интендант, и немец не отстает в выпивке от гардиста.

— Эй, дядюшка Юрай, не забывай своих обязанностей! — то и дело покрикивает Бучек, и хозяин — дядюшка Юрай, и сам похожий на пивную бочку, катится от оцинкованной стойки к веселой компании с бутылками в обеих руках.

У гостей все более развязываются языки, как будто они хотят перещеголять друг друга своей военной осведомленностью.

Иногда вспыхивает пьяный спор:

— А я тебе говорю, что машины отправлены еще вчера. Двадцать одна штука — и все за Грон, — уверяет танкист.

— Как же так? — удивляется интендант. — По сводке у вас шестьсот человек. Так было, так и осталось. У меня на цифры хорошая память.

И у решпициента Бучека память на цифры крепкая. К тому же он любитель веселого спора и, чтобы разжечь его, готов поставить еще пару бутылок сливовицы.

— В споре рождается истина, — говорит Бучек. — А я сегодня праздную рождение моей дорогой дочурки, и ради такого случая грех не выпить…

— Верно, что шестьсот, — соглашается танкист,- но без машин. — Он заливается смехом. — Ну, разве не смешно, когда в танковом соединении на оставшихся в живых шестьсот человек остается шесть машин и две из них в ремонте…

— Смех сквозь слезы, — изрекает интендант. Но вскоре и он хохочет: очень уж хороша сливовица.

А за стенами погребка, в порту, слышен плеск дунайской волны. Волны бьются и пенятся у быков моста, а по мосту идет решпициент пограничной стражи Ян Берчик, и в руках у него раскачивается фонарь с защитным стеклом: немцы боятся воздушного налета. Ян Берчик вышел на дежурство. Он идет, останавливается, вот он наклоняется и думает: «Здесь можно заложить мину…» Берчику поручена охрана моста. Но вместе с ним мост охраняет целое подразделение немецких солдат. Немцы перестали доверять даже гардистам. Для немцев этот мост — важнейшая артерия. Перережь ее — и сердце остановится. Решпициент Ян Берчик размышляет: как бы перерезать артерию?

Потом он обходит предмостный участок. Начинается дождь, будто пропущенный сквозь сито, мелкий и пронизывающий холодом. «Хороша погодка, лучше и не придумаешь, — радуется Берчик. — В такую погоду эти немецкие молодчики не очень-то любят разгуливать». Ян Берчик не поднимает капюшона, идет под дождем в своей форменной фуражке, нисколько не жалеет ее. Он напряженно прислушивается и приглядывается, но в такой темноте черта с два что-нибудь увидишь. И, может быть, из-за темноты решпициент не замечает, что давно забрел на чужой участок, по которому, как ему известно, проложена линия связи. Если бы Яна Берчика остановили, он так и сказал бы, что забрел сюда из-за темноты и богомерзкой погоды. Но его не останавливают, он ведь знает, где находятся посты, и он знает, что в такую погоду эти молодчики не очень-то любят разгуливать…

Он возвращается через час, входит в караульное помещение и радостно потирает руки.

— Ну и погодка! — говорит Ян Берчик.

— Собачья служба, — откликается немец из угла, от батареи калорифера. — Сыграем? — просительно предлагает он и вынимает из кармана кости.