Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом

Волостнов приказал:

— Все остаются у ворот мастерских для охраны порядка. А ты, Алоиз, поставь пулемет так, чтобы пан Кашпар мог заглянуть в его дуло вон из того окна, — и Волостнов указал на высокое окно с полуспущенной шторой. — Мы же с вами, судруг Такач, пройдем к хозяину. Может быть, он продаст ботинки без хлопот, а?

Они пересекли двор, поднялись на крыльцо и вошли в кабинет хозяина. Кашпар сидел за столом и не поднялся при виде гостей, а только угрюмо взглянул на них. Такач, попросив разрешения и не дожидаясь ответа, уселся в кресло и стал излагать суть дела.

— Что вы скажете, пан Кашпар, если наши клиенты наличными оплатят триста пар обуви? — спросил Штефан.

Волостнов стоял за креслом Штефана и с интересом разглядывал сухощавое, с длинным носом лицо фабриканта. Должно быть, страдал сердцем или почками — под глазами были синеватые мешки.

Пан Кашпар угрюмо пододвинул коробку с сигаретами, но его бледное лицо с мешками под глазами выражало настороженность и скрытую неприязнь.

— Можно полюбопытствовать, пан, э-э… кого вы представляете? — обувщик раздвинул в улыбке губы. — Видите ли, наша фирма работает только на войну…

— Только на войну, — подтвердил Штефан и закурил душистую сигарету. — Довоенная? — подмигнул с видом знатока. И, ухватив деликатно двумя пальцами партизанский мандат, на котором стояла подпись полковника Асмолова, Такач осторожно вынул его из портфеля и протянул Кашпару. — Прошу, пан, ознакомиться.

Пан Кашпар взял бумагу, надел роговые очки и стал разглядывать печать Главного штаба партизан — звезду, серп и молот в красном круге. Кашпар еще больше побледнел, а рука с тяжелым перстнем на мизинце слегка дрогнула. Он долго молчал, как бы взвешивая все «за» и «против». Вздохнул.

— Мне больно, пан, э-э… но вы меня поймете, надеюсь, — и приложил руку с перстнем к зеленому жилету в тонкую белую полоску. — Я вижу, что имею дело с интеллигентным человеком.

Штефан Такач был адвокат, и он не сразу поднялся. Он вложил свой мандат в портфель и щелкнул замком.

— Я надеюсь, — сказал Штефан, — что этот разговор останется между нами? — У него шевельнулись черные усики. — Я говорил с вами как коммерсант с коммерсантом…

Пан Кашпар молча наклонил голову.

Штефан поднялся, как будто собираясь уходить, а Кашпар схватил телефонную трубку и стал яростно стучать по рычажку.

— Пан Кашпар, — сердечно сказал Волостнов,- вы напрасно беспокоитесь. Даже если вы будете стучать до пришествия Христа, вас не соединят с гандловским комендантом.

— Это просто невозможно, — подтвердил Штефан. Такач. — Если я не ошибаюсь, то телефонная линия на Гандлов сильно повреждена, — и Штефан вежливо приподнял шляпу.

В ту же минуту фабрикант вскочил с места и выхватил из кармана пистолет. Но он не успел выстрелить в Волостнова. Такач ударил Кашпара под локоть.

— О-о! — вскрикнул фабрикант, вдруг оказавшись на коленях с вывернутыми назад руками.

— Я не знал, судруг Такач, что адвокаты в Словакии изучают приемы джиу-джитсу, — восхищенно говорил Волостнов. — Я у вас в долгу, Штефан.

— А я не знал, что фабрикант обуви такой отпетый гардист, — ответил Такач. — Вы могли поплатиться жизнью.

— Все хорошо, что хорошо, кончается, — с улыбкой сказал начштаба. — А мы ведь, пан Кашпар, хотели выдать вам расписку в получении обуви…

Нестор помог Штефану связать упрямого фабриканта и усадить в кресло, повернув лицом к окну. Только тогда Кашпар увидел партизан, Грунтового верхом на жеребце, пулемет Алоиза Ковача. Он на глазах обмяк и посерел.

— Я слушаю вас, пан, э-э…

— Увы, пан Кашпар, вы не проявили выдержки, приличествующей коммерсанту.

Такач перевел:

— Пан велитель говорит, что вы можете понести большой, убыток.

— Не сомневаюсь, — угрюмо засопел пан Кашпар.

— Этот гардист неисправим, — вздохнул Волостнов, — но он слишком много знает, как поставщик немецкой армии, и наш майор, наверное, захочет поговорить с ним по душам. Как вы находите, Штефан?

Такач вывел гардиста на крыльцо и передал Грунтовому. Рабочие с интересом следили за всем происходившим из окон мастерских и конторы. Все больше людей собиралось вокруг партизан у ворот и во дворе, где партизаны грузили обувь в два длинных словацких воза.

Грунтовой на своем гнедом жеребце, а за ним Студент на одном возу и богатырь Алоиз — на другом торжественно выехали со двора. Их провожали рабочие-обувщики.