Александр Тавровский: Герр Вольф

Гитлер прильнул к иллюминатору Долго неотрывно смотрел вниз и наконец, резко повернувшись к сидящим в салоне офицерам свиты, восторженно изрек:

– Украина просто прекрасна! С борта самолета кажется, что под тобой земля обетованная! Не правда ли, господа?!

16 июля 1942 года ровно в 8 часов 15 минут четырехмоторный самолет «Кондор-200» взлетел с аэродрома Вильгельмсдорфа при главной ставке Верховного главнокомандующего «Вольфсшанце» и на крейсерской скорости 340 километров в час устремился к новой полевой ставке фюрера «Вервольф» близ Винницы.

Как всегда, «Кондор» сопровождали десять истребителей, пилотируемых лучшими асами люфтваффе. Но и сам по себе он был почти неуязвим. Защищенный со всех сторон бронированными плитами двенадцатимиллиметровой толщины, мощными пуленепробиваемыми стеклами и двумя автоматическими пушками, «Кондор» был поистине настоящей летающей крепостью.

В сидение Гитлера был вмонтирован парашют. Стоило фюреру потянуть за красный рычаг, как гидравлический механизм легко раздвигал специальные панели и через персональный люк в днище самолета можно было без проблем вместе с сидением покинуть терпящий бедствие самолет.

И, как всегда, сразу же вслед за взлетевшим «Кондором» с абсолютно секретной железнодорожной станции тронулся специальный поезд из двенадцати вагонов, а из других не менее таинственных мест – личный состав Геринга и бронепоезд Гиммлера.

С двух бронеплощадок поезда Гитлера смотрели в небо скорострельные зенитные установки. Охрану несли отборнейшие эсэсовцы из лейб-гвардии.

С поездом к новому месту службы перевозился и бронированный с пуленепробиваемыми стеклами «мерседес-бенц» или вездеход «штейер». Фары этих монстров были столь мощны, что, как шаровая молния, ослепляли встречный транспорт.

По давней традиции немецких полководцев Гитлер, в отличие от Сталина, постоянно переносил свою ставку вслед за стремительно уходящей на Восток армией. Поэтому и в июле сорок второго, чтобы непосредственно руководить операцией «Блау» – наступлением немецких войск на Кавказ и Сталинград, Гитлер принял решение передислоцироваться со всем высшим армейским командованием рейха в недавно построенный винницкий филиал своей главной ставки.

Итак, «Кондор» в окружении немецких асов неуклонно приближался к «Вервольфу». И, как всегда, Гитлер внимательно всматривался в спидометр и часы, расположенные прямо над сиденьем. Его неизменно интересовали высота полета и время прибытия.

Высоты он не переносил, поэтому самолет никогда не летел выше четырех километров, а даже малейшее опоздание приводило его в состояние сильнейшего беспокойства. Но на этот раз никаких отклонений от намеченного графика полета не наблюдалось и фюрер удовлетворенно покачивал головой.

Настроение в салоне было радужное: феерический разгром русских под Харьковом и блистательное начало операции «Блау» – все говорило о том, что «московский синдром» наконец-то преодолен, немецкая армия вновь непобедима, а Германия во главе с Гитлером вопреки всему по-прежнему превыше всего!

Не обращаясь ни к кому конкретно, Гитлер сказал:

– Просто замечательно, что годы моей жизни приходятся на начальную стадию развития авиации. Ибо, когда возможности ее развития окажутся исчерпанными, в небе будут сплошь одни самолеты.

И вдруг в каком-то яростном экстазе воскликнул:

– Тот, кому придется постоянно слышать гул моторов и видеть в небе все это мельтешение, даже вообразить себе не сможет, как прекрасен был мир в те времена, когда воздухоплавание еще только начиналось!

В ответ никто не издал ни звука. Все замерли в немом ожидании неизбежного в таких случаях продолжения. Божественное откровение фюрера всех немцев не могло быть прервано и не нуждалось в комментариях. Но Гитлер только еще раз уже равнодушно мельком глянул в иллюминатор и устало прикрыл глаза рукой.

– Земля обетованная, – еле слышно прошептал он. – Совсем как у древних иудеев. Шайсе!

У трапа Гитлера встречали Борман, Геринг, Гиммлер, Кейтель и комендант «Вервольфа» подполковник Штреве. Едва ступив на трап, фюрер был поражен ослепительным винницким солнцем. Воздух перед глазами то плавился и переливался всеми цветами радуги, как бензин на воде, то накатывал обжигающей удушливой волной. Он, как раскаленный песок пустыни, плотно забивал даже на мгновенье открытый рот, проникал за воротник гимнастерки и рукава кителя.