Борис Яроцкий - На всех фронтах

Возможность такой встречи среди огромных просторов, на которых растеклась людская масса в той войне, кажется немыслимой. До сих пор сам не могу спокойно вспоминать об этом случае. И все же, как оказывается, наши встречи не единственные. Во время Великой Отечественной войны неожиданных встреч на ее дорогах было немало. О них не один раз слыхал я рассказы. Но каждая встреча — единственная в своем роде, не похожа на другую.

Возможно, есть скептики, которые с недоверием относятся к подобным историям. У меня такая «невероятная» встреча с отцом состоялась на польской земле. Есть даже фотографии, где мы с отцом сняты в эти памятные дни в Катовице весной победного года. Но фотографии не для доказательства, для человеческой памяти…

Память об этих двух встречах на дорогах давно отгремевшей, но незабываемой войны для меня очень дорога. Давно хотелось о них рассказать подробнее.

Все послевоенные годы, до самой кончины, отец любил вспоминать в кругу родных и друзей о наших двух встречах. Ни о каких других событиях своих военных лет он с таким волнением и так часто не рассказывал.

…Война дала себя знать. Выглядел отец значительно хуже, нежели в Саратове. Сильно похудел, постарел. Кашель у него стал хроническим.

— Вот что, батько! — предложил я ему. — Давай сейчас же пойдем к твоему командиру и попросим увольнительную. У меня условия отличные, немного отдохнешь, да и рассказать есть что друг другу…

Когда пришли в расположение железнодорожного батальона и рассказали о нашей встрече, все искренне удивлялись, по-доброму завидовали и радовались вместе с нами. Тут оказалось много моих земляков из Кривого Рога, они радостно пожимали мне руку:

— Неужели это ты, Митя?! — Ведь они меня помнили только мальчишкой.

Командир без всяких разговоров отпустил отца на целых три дня, записав на всякий случай мой номер телефона.

…Отец со скрытым любопытством, внимательно рассматривал мой кабинет, всю его обстановку. Было видно: он горд тем, что сын повзрослел, возмужал, стал офицером, что живет в здании комитета Польской рабочей партии, а значит, выполняет какую-то важную работу. Но все это отец переживал молча, почти ни о чем не расспрашивал. Нужно было хорошо знать его, чтобы по выражению лица или по отдельным репликам и вопросам понять его настроение, узнать, доволен он или нет. Похоже, что здесь ему все нравилось. Правда, после солдатской казармы в первый день отец чувствовал себя как-то неуютно в моих слишком уж комфортабельных условиях.

Начали с того, что отец вымылся в сияющей чистотой ванне.

— Ну как, батько, помылся? С легким паром!.. — встретил я его чистого и даже помолодевшего. Он явно был доволен, но ответил неожиданно:

— Та, якый там к бису пар!.. В ванне добре, а в бане краше…

По моей просьбе из столовой принесли два обеда прямо в кабинет.

— Для чого це, Митя? Шо мы, сами не могли сходить в столовку? — проворчал отец, когда вышла официантка.

— Не беспокойся, батько. Мне часто приносят сюда обед — работа не всегда позволяет спуститься в столовую. А сегодня такой случай… Официантки знают о нашей встрече и сами предложили выделить нам два обеда. Да и нам лучше здесь будет. Мы с тобой вдвоем, по-домашнему. Тем более что бутылка трофейного вина у меня давно уже стоит, все берег ее. Как знал, что встретимся. А помнишь, как мы с тобой в Саратове, на морозе?..

Вспомнив первую нашу встречу, я решил дознаться у отца, как он меня тогда нашел.

Отец согласился сразу. Он устроился поудобнее в мягком кожаном кресле и со всеми подробностями, как это он умел, поведал о своих похождениях в поисках моей полевой почты два года назад. Изложу об этом коротко.

…Было это так. Приехав в Саратов, отец, как и советовали ему военные, первым делом пошел в комендатуру. Предъявив дежурному военному коменданту свои документы, мое письмо с конвертом, где на обратном адресе была указана полевая почта, он просил помочь встретиться с сыном. Проверив документы, дежурный сказал, что не может ничем помочь. Отец просил, настаивал, говорил, что его специально отпустили из-под Сталинграда для встречи с сыном, которого не видел уже почти полтора года. Никакие просьбы и объяснения не помогли, ответ был один:

— Мы не можем вам сообщить адрес, товарищ!

Сильно расстроенный, отец вышел из комендатуры. На душе было «дуже погано, Митя», как он выразился, «хоть плачь». Медленно шел он по улице города и думал: «Как обидно возвращаться ни с чем. Где-то рядом Митя, а я должен уехать, не повидав его? Надо искать! Но как?.. Может, попробовать через почтальонов?..»