Илья Маркин - Люди грозных лет

Но это приказание четвертая рота выполнить уже не могла. В глубине позиций противника один за другим ахнули залпы артиллерии. Нарастающий вой, а вслед за ним ослепительные вспышки и грохот взрывов покрыли всю высоту, где оборонялся батальон Лужко. Сразу же порвалась связь и с ротами и с полком, а немецкая артиллерия била все ожесточеннее и чаще, сосредоточивая всю силу огня на четвертой роте, где уже глухо урчали танковые моторы и отчаянно вскипала ружейная и пулеметная стрельба. Сплошные взрывы рвали едва просветленную рассветом темноту. На правом фланге у обрывистого ската высоты, взметая языки пламени, что-то горело. По резким звукам пушечных выстрелов Лужко определил, что на позиции четвертой роты ворвалось несколько немецких танков. Автоматная и пулеметная стрельба все приближалась. В багряных отблесках взрывов Лужко увидел темные силуэты бежавших с высоты людей.

«На высоту ворвались!» — сразу же определил он и крикнул Бондарю:

— Немедленно взвод Дробышева на запасные позиции! Огонь по высоте! Остановить противника!

В сером полусвете утра на самом гребне высоты Лужко рассмотрел шесть немецких танков и едва заметные фигуры пехотинцев за ними. Он приказал командирам пятой и шестой рот всеми силами помочь четвертой роте, открыл минометный огонь, но у противника сил было явно больше. Все громче и ожесточеннее разгорался бой. Задымил еще один танк, а остальные пять продолжали неуклюже ползать по высоте.

— Весь мой первый взвод погиб, — вбегая на наблюдательный пункт, свистящим шепотом доложил Бондарь. — Только пулеметы Дробышева сдерживают противника.

Лужко слушал его, лихорадочно думая, что можно предпринять, чтоб спасти положение. Из всего, что он видел и знал, был только один выход: задержать противника на высоте, подавить огнем, а потом собраться с силами и контратакой отбить высоту.

— Вас командир полка, — подал телефонную трубку Бондарь.

— Что? Проспал! — загремел в телефоне разгневанный бас Черноярова. — Проворонил высоту! Немедленно выбить немцев и восстановить положение!

— Сейчас невозможно контратаковать, — сдерживая нервную дрожь, ответил Лужко, — нечем, и противник силен. Вот подавим огнем…

— К черту! — прервал его Чернояров. — Немедленно выбить! Бери резервный взвод и выбивай. Сам веди его, сам, раз проворонил!

— Да невозможно сейчас… Я прошу, — заговорил Лужко.

— Невозможно? Трусишь! Немедленно выбить немцев, или я сам приду и тогда…

— Я не трус! — с трудом проговорил Лужко.

— Врешь, трус! — гремело в телефоне. — Немедленно атакуй!

— Есть немедленно атаковать, — сразу почувствовав какое-то опустошающее спокойствие, ответил Лужко и осторожно передал трубку телефонисту. — Останешься за меня, командуй пятой и шестой ротами, — сказал он Бондарю и резким прыжком выскочил из окопа.

— Куда вы? — крикнул Бондарь, но близкий взрыв снаряда заглушил его голос.

Когда рассеялся дым, Бондарь увидел лежавшего шагах в десяти от окопа Лужко.

— Что с вами? — подскочил он к нему.

— Командуй батальоном. Мне, кажется, ногу… оторвало, — проговорил Лужко и уткнулся лицом в грязный снег.

Накричав по телефону на Лужко, Чернояров двинулся в ячейку своего наблюдательного пункта, по пути выругал случайно подвернувшегося связиста, прицыкнул на сбившихся в траншее посыльных и в заключение обрушил весь гнев на прильнувшего к стереотрубе своего помощника по артиллерии.

— Бездельники! — кричал он на моргавшего белесыми ресницами артиллериста. — Просидели, проспали, а я отвечай! Чернояров высоту немцам отдал! Чернояров опростоволосился! Чернояров никогда ничего не отдавал! Чернояров всегда громил противника!

Он плечом отодвинул артиллериста и сам прильнул к окулярам стереотрубы, из-за тумана ничего не увидел, еще больше разозлился и грудью лег на снег, всматриваясь в покрытые дымом холмы, где на самом восточном оборонялась четвертая рога, а теперь были немцы. Горечь и обида захлестнули Черноярова. Он вспомнил все эти две последние недели после занятий в штабе дивизии, когда генерал почти каждый день приезжал в полк, без конца ходил по обороне, по тылам и хотя ничем не выражал своего недовольства, но Чернояров нутром чувствовал, что генерал не просто ходит и проверяет, а что-то отыскивает, присматривается, изучает. Эти частые приезды генерала стали ясны Черноярову, когда он от верного человека в штабе дивизии узнал, что его аттестация на присвоение звания подполковника задержана генералом и лежит в сейфе отделения кадров. Это было явное недоверие. Старый командир дивизии, приезжая в полк, всегда обедал у Черноярова. Генерал же ни разу даже не закусил у Черноярова.