Илья Маркин - Люди грозных лет

Он допил остатки коньяку и, не слушая воплей матери, выбежал из дому. Он ходил по солнечным улицам, завидуя спешившим куда-то людям. Подавленный, без шляпы и галстука, дошел он до главка и остановился у сверкающего зеркальными стеклами парадного подъезда.

— Владимир Андреевич, — окликнул его шофер, — доброе утречко!

— Вася! Вот хорошо, — опомнился он, радуясь, что нашлась хоть единственная душа, не забывшая о нем. — Где ты живешь?

— Недалеко тут, поедемте, — видимо поняв состояние своего начальника, ответил Вася. — Я один в квартире, семья в деревне.

Вася действительно оказался единственным его настоящим другом, и Канунников, написав записку на службу, что он болен, прожил у него четыре дня. Вася старательно доставлял водку, закуску. Канунников пил и, пьяный, плакал, а Вася успокаивал его, заверяя, что все пройдет, что все враги погибнут, что Владимир Андреевич самый лучший из всех людей. Неизвестно, какими путями Вася узнал о самоубийстве Лоры.

Услышав эту страшную весть, Канунников не почувствовал ни своей вины, ни жалости к Лоре. Он еще чаще пил и не помнил, как мать увезла его домой, вымыла в ванне и уложила в постель. Когда он проснулся, она осторожно расспросила обо всем, что случилось, и, ни словом не упрекнув его, вечером привела знакомого юриста. Юрист долго слушал Канунникова и сказал, что суда ему не миновать и что есть единственный выход — это заплатить за то, что израсходовано для личных целей, а на суде все дело поставить так, что перерасходы были направлены на служебные нужды. Мать тайком от отца продала все, что можно было продать. Канунников снова вышел на службу и с лихорадочной поспешностью уплатил за то, что брал для себя. Едва успел он рассчитаться с этими долгами, как в главк приехала правительственная комиссия, и через неделю Канунникова арестовали. Он смутно помнил, что говорил следователю, как проходил суд, по совету юриста повторяя только одно, что он для себя ничего не взял, что делал все для службы, стараясь как можно лучше выполнить свои обязанности.

Суд признал его виновным в растрате и перерасходе государственных средств и осудил на десять лет лишения свободы с конфискацией всего принадлежащего ему имущества.

По совету того же юриста, мать заставила Канунникова написать бумагу в высшие судебные органы с просьбой отложить исполнение приговора до окончания войны, а его рядовым направить на фронт.

В хмурый, ненастный день худой, с лимонно-желтым лицом стоял Владимир Канунников в неловко сидевшей на нем военной форме перед воинской теплушкой. Провожала его только мать — совсем седая, с запавшими глазами, морщинистым лицом и тревожным взглядом усталых, измученных глаз.

Генерал Федотов бросил карандаш на стол, отодвинул бумаги и сердито проговорил:

— Если и дальше так будем, то через неделю вся дивизия без мин останется.

Он рывком придвинул к себе карту и снова всмотрелся в крохотную подкову плацдарма за голубой прожилкой ручья. После того как Федотов, не получив разрешения командира корпуса оставить плацдарм, приказал Аленичеву создать минометную группу и ее огнем прикрыть защитников плацдарма, положение за ручьем изменилось. Аленичев так ловко и хитро организовал минометный огонь, что немцы перед плацдармом действительно и носа из траншеи не могли высунуть. Потери в полку Аленичева резко уменьшились, но зато во много раз увеличился расход мин. Для прикрытия всего одной стрелковой роты на плацдарме не хватало не только тех мин, что отпускались для полка Аленичева, но даже и того, что получала вся дивизия. С каждым днем положение осложнялось. Защита крохотного клочка земли съедала все запасы мин. К тому же гитлеровцы все чаще и ожесточеннее вступали в борьбу с минометной группой Аленичева, сосредоточивая против нее огонь артиллерии и минометов. Для противодействия этому огню Федотов был вынужден привлечь почти всю артиллерию дивизии и часть тяжелых минометов из стрелковых полков. Артиллерийская дуэль в районе плацдарма длилась иногда по нескольку часов. Борьба принимала все более ожесточенный и упорный характер. Успех этой борьбы зависел от количества боеприпасов. А их в дивизии Федотова оставалось все меньше и меньше.

В ту же ночь по возвращении с плацдарма Федотов написал официальный доклад, где доказывал бессмысленность удержания плацдарма, и отправил его командиру корпуса. Пошла вторая неделя, а на доклад никакого ответа не было. Командир корпуса явно разозлился на Федотова и на его вопрос, что с докладом, раздраженно ответил: