— Палачи лишь слегка забросали могилу землей, — добавил Мустафа. — Неподалеку пастухи нашли ученическую шапку и стреляные гильзы. Буки вокруг были изрешечены пулями.
— Они не попытались раскопать могилу? — спросил я.
— Нет, — ответил Ибрагим. — Боялись, не оставили ли жандармы скрытых постов, и поспешили уйти подальше. В тот же день о расстреле стало известно всему селу, но сколько человек убито и кто они такие — не ведал никто. И мы, когда вернулись из Болгарово и узнали обо всем, тут же пошли на место казни. Собаки вырыли два тела из могилы, наши люди вновь погребли их.
— И больше не ходили туда?
— Где уж там, посмотреть в ту сторону и то не смели. Жители села были слишком напуганы, всего боялись. Ведь незадолго до этого поблизости от наших мест, у села Добра-Поляна, были убиты четыре партизана, а чуть позже четыре турка. Один из них, Мехмед Махмудов, из нашего села.
— А в день перед расстрелом никто из ваших не разговаривал с кем-нибудь из жандармов, не слышал о готовящейся казни?
— Да кто из них стал бы с нами разговаривать? — откликнулся Иляз. — Жандармы нас и за людей-то не считали.
— Только бакалейщик кое-что слышал, — снова вмешался бай Мустафа. — Уже в сумерках к его лавочке подъехал на мотоцикле с коляской какой-то офицер, с ним были жандарм и лесной сторож Димо Киров. Они были очень голодны: тут же сели к столу. Хозяин быстро подал им яичницу. Ели и что-то вполголоса обсуждали. На прощание Димо сказал хозяину: «Пришел конец бандитам Лыскова. Сегодня вечером каждый получит пулю».
— А вы знали того лесного сторожа или он тогда впервые появился в вашем районе?
— И он нас знал, и мы его знали, — ответил один из присутствовавших. — А в тот день он пришел и насильно собрал по дворам с десяток лопат и кирок. Ходил да покрикивал на людей: «А ну давайте быстро лопаты, офицер требует».
Вблизи села воздвигнут монументальный памятник. На нем — имена погибших и посвященные им строки признательности, написанные поэтом Веселином Ханчевым.
После разговора с жителями села я побывал в музее. Долго вглядывался в сохранившие дорогие образы погибших товарищей фотографии. От их лиц, согретых оставшейся на века улыбкой, веяло уверенностью в завтрашнем дне. Может быть, для многих из них эти фотографии были единственными в их короткой, только начинавшейся жизни.
Затем отправился к месту казни. Я знал, что грузовик остановился в сотне метров от заранее вырытой общей могилы, Дальше начинался крутой склон, где позднее соорудили лестницу со ста пятьюдесятью пятью ступенями. Вот здесь, метрах в десяти от места, где предположительно остановился грузовик, видимо, и разгорелся спор между двумя отпетыми головорезами — полицейским агентом Георгиевым и жандармам Делю Делевым, — кому из них расстрелять Яну Лыскову, жену командира отряда «Народный кулак». Проворнее оказался жандарм. Выстрелом в упор он сразил Яну. Ссора между ненасытными убийцами вспыхнула с новой силой. Как ощетинившиеся гиены, с наведенными автоматами стояли они друг против друга. Лишь вмешательство подпоручика Дончева отрезвило их. Палачам пора было приниматься за работу — в кузове грузовика находились еще двадцать два обреченных патриота…
Болью отдается каждый шаг по земле, обагренной кровью Яны. А вот здесь группа жандармов во главе с фельдфебелем Мутафчиевым, набросившись на свои жертвы, срывала с них одежду, заставляла снимать обувь: к чему пропадать добру? Спускаюсь еще ниже по склону. Останавливаюсь на площадке, откуда стреляли палачи. В нескольких метрах, на берегу небольшого ручья, была вырыта могила. Перед ней по одному застывал каждый из двадцати двух, чтобы через мгновение упасть с пробитой пулями грудью. Человек не может стоять здесь долго и не потерять самообладания. Оглянешься вокруг — и как будто видишь знакомые лица, освещенные колеблющимся светом керосиновых фонарей, видишь изрыгающие смерть дула винтовок и ставший красным от крови быстрый ручей.
Рано утром на следующий день я вновь был в кафе «Македония». Сел за один столик со вчерашним знакомым, обещавшим устроить нужную мне встречу. Как я и предполагал, бывший шофер уже объявился. Войдя в кафе, он нерешительно потоптался у дверей и неуверенно направился к нашему столику. Подойдя ближе, впился в меня взглядом, придвинул стул и, словно утратив последние силы, тяжело опустился на него. Приятель его удивленно смотрел на нас:
Читать дальше