Георгий Николов - Зной прошлого

Еще раз перечитав вопросы, я зачеркнул все написанное. Наивно было полагать, что найдется человек, который охотно расскажет о преступлении, в котором он принял участие, пусть даже подневольно, подчиняясь приказу, или хотя бы как наблюдатель. Да и избранный мною метод до известной степени походил на следствие. Необходим был явно другой подход. Может быть, разговор следовало начать так: «Я знаю, что вы не виноваты. Поэтому народная власть и не привлекла вас к ответственности. Но наш народ должен знать о преступлении, которое совершили ваши бывшие начальники из полиции и жандармерии. И самое главное — пусть станет известно, как держались во время казни наши товарищи. Постарайтесь вспомнить, что они говорили, какие слова были их последними словами…» Да, так, пожалуй, будет лучше. Может быть, даже сядем за стол, выпьем по стакану вина, а там, глядишь, и беседа завяжется. Постараюсь быть приветливым, дружелюбным. Но стоп! Смогу ли сохранить самообладание, разговаривая с человеком, на котором лежит хотя бы частичная вина в смерти моих боевых товарищей? Пожалуй, нет смысла пытаться проиграть все заранее. Ситуация подскажет…

Мой приятель, встретивший меня, выглядел несколько смущенным.

— Не хотят собираться все вместе, — сообщил он мне еще в аэропорту.

— Почему? — удивился я.

— Считают, что неудобно. И вообще, предпочитают сохранить все в тайне. Боятся, как бы их имена не появились в газетах.

— А разве ты не сказал, что их имена нигде не будут упоминаться, и что я даже не стану выяснять, в чем заключалось их участие в преступлении?

— Сказал, конечно. И так и этак пытался убедить их, что им нечего опасаться, но они знай твердят свое — дети, мол, внуки…

Новая проблема! Да еще в самом начале предприятия. Ясное дело, и дети у них, и внуки. И может быть, кому-нибудь из их детей или внуков повязали красные пионерские галстуки на торжественной линейке перед обелиском, что стоит у села Топчийско, и они никогда не слышали ничего плохого о своих отцах или дедушках.

— Ну что же, они по-своему правы, — ответил я приятелю. — Дети не должны отвечать за поступки своих родителей и уж тем более дедов. Буду разговаривать с каждым в отдельности. Может, так они будут пооткровеннее. Сегодня с кем-нибудь встретимся?

— Да, с Павлом. Он нас будет ждать у себя.

Взглянул на приятеля — хотел понять, шутит он или говорит серьезно, а тот лишь усмехнулся:

— Да ты, никак, испугался?

— Чего мне бояться?

— Похоже, встречи с Павлом.

— Считай, что просто взволнован, горю от нетерпения. Ты это хотел услышать от меня?

— А почему бы и нет? Человек этот никого не убивал, прошлое свое осознал, добывает хлеб честным трудом, воспитал хороших детей. В общем, оказался среди хороших людей и сам стал человеком — все в соответствии с вашей теорией.

— А с вашей? — с невольным раздражением переспросил я.

— И с нашей тоже. Хотел только знать, как думаешь держаться с ним.

— Будь спокоен. Встречусь с ним, как со старым «приятелем». Если нужно, то обнимемся и расцелуемся с ним троекратно, так что все будет в порядке. Доволен теперь?

— Ну что же, можно и расцеловаться. Помни, что он тебе нужен, а не ты ему.

Мне не оставалось ничего другого, как согласиться. Старый добрый приятель… Всю свою жизнь он делил людей на плохих и хороших. Хороших определял главным образом по внешним признакам — одежде, умению держаться, культуре. Как в прошлом, так и сейчас для него не имело значения, каковы истинные убеждения человека, какую идеологию он исповедует. Главное, чтобы не воровал, не лгал, не посягал на чужую жизнь, честно трудился. Сейчас мой старый приятель был убежден, что принимает участие в очень полезном деле. Именно поэтому он с таким желанием помогал мне в поиске тех, кто служил ранее в полиции и жандармерии. Он искренне верил, что и эти люди с пониманием отнесутся к моей попытке восстановить события и помогут мне в этом. Представляю, скольких людей пришлось ему обойти в поиске нужных имен и адресов! А сколько настойчивости и такта понадобилось ему, чтобы убедить бывших жандармов и полицейских в необходимости вернуться к некоторым фактам их биографий, о которых те явно не хотели бы лишний раз вспоминать. Мой старый приятель никогда не верил в бога, иначе мог бы сойти за образец добропорядочного христианина. Он не мог пройти мимо несправедливости, не мог не поспешить на помощь оступившемуся или попавшему в беду человеку. Немало молодых людей становились объектами его бескорыстных забот и опеки. Так было и с Павлом. Можно представить, как огорчил и разочаровал его подопечный, когда поступил на службу в полицию. Как ни предостерегал, как ни отговаривал мой приятель Павла, он не смог уберечь его от этого опрометчивого шага.