Сергей Никитин: Люди с оружием. Рассказы

— Накрытие! — крикнул мичман. — Накрытие! Залпом из всех орудий. Огонь!

И сразу же над морем растянулась и засверкала длинная пунктирная цепочка оранжевых пятен: огненный вал обрушился на врага.

Немецкие позиции ожили. По небу забегали лучи прожекторов, затявкали наугад зенитки, застрочили пулеметы, прожекторы суматошно шарили по пустынному небу. Фашисты ждали удара с воздуха. А огненная метла корабельных пушек захватывала все новые и новые участки берега.

Немцы наконец опомнились. Прожекторы потухли, зенитки умолкли, и тотчас же ударили пушки крупных батарей. Фашисты открыли огонь по кораблям. Разгорелся артиллерийский бой.

Саня, прижав к груди автомат, испуганно, удивленно смотрел по сторонам. В неверном свете взрывов он увидел на дороге группу немецких солдат. Они бежали к маяку. Саня дернул мичмана за рукав. Чернышев спокойно кивнул головой и, не отрываясь от микрофона, открыл огонь по солдатам. Но немцы подбирались все ближе и ближе. Саня долго не решался стрелять, но, подбадриваемый Чернышевым, неожиданно нажал спусковой крючок и закрыл глаза. Автомат затрясся в его руках, как живой.

— Крепче, крепче прижимай к плечу! — крикнул ему мичман.

Саня изо всех сил прижал к плечу приклад и снова нажал крючок. На конце ствола перед самыми глазами его запрыгали огоньки. С минуту Саня удивленно следил за огоньками и вдруг испугался, что стреляет не туда, куда следует. Оживившись, оттого ли, что так весело прыгают огненные зайчики на стволе, оттого ли, что страх прошел и стрелять оказалось даже интересно, Саня навел ствол автомата на ряды ползущих немцев и застрочил.

В небо взвились ракеты, и тотчас же корабельные пушки перенесли огонь в глубину обороны немцев.

— Ура-а-а! — прокатилось по берегу. — Ура-а-а!

С катеров морских охотников, подходивших к берегу, спрыгивали моряки и разбегались по склонам сопок и скал.

— Ура-а-а!

За всю свою жизнь никогда не испытывал Саня такого подъема, такого сильного чувства, захватывающего дыхание. Он вскочил на ноги и тоже закричал: «Ура!»

На площадке появились моряки. Ряды фашистов дрогнули и попятились.

Уже в полдень, когда на востоке растаяла тьма и из-за горизонта выкатилось большое и холодное солнце, десант, выполнив боевое задание, покидал берег.

Освобожденный из плена раненый лейтенант Дагаев, мичман Чернышев, Саня и группа десантников собрались на площадке у маяка. Посредине стоял сколоченный из плавунов и досок гроб с телом Потапа Петровича. «Вырытая» в скале динамитом могила ждала старого моряка.

Саня не плакал. Он стоял в строю моряков, сжимая в руке автомат.

— Дорогой Потап Петрович! — сказал глухо мичман Чернышев, преклонив колено у гроба. — Мы клянемся тебе по-поморски, по-русски драться с врагами. Мы еще вернемся сюда. Мы зажжем твой маяк. Мы добьем последнего фашиста на нашей советской земле, на нашем студеном море. Клянемся!

— Клянемся! — повторили моряки и преклонили колени.

— Клянусь! — тихо сказал Саня.

Залп из автоматов скрепил боевую клятву моряков. В его прощальный гул влился и выстрел Сани Багрова, внука помора,

Старшина группы мотористов торпедного катера Абдулла Ахметов возвращался с друзьями из города на плавучую базу. По дороге моряки повстречали парнишку лет четырнадцати в изорванном пальтишке с куском хлеба в руках. На голове его ухарски сидела белая заячья шапка с длинными наушниками, из-под которой выбивались пряди черных волос. На ногах гремели подбитые железками огромные солдатские сапоги.

— Здорово, парнище! — шутливо окликнул его Ахметов.

— Ступай себе мимо, — серьезно ответил «парнище», отправляя в рот изрядный кусок хлеба.

— Какой ты грозный!

Моряки засмеялись.

— Я не грозный, — я обыкновенный.

— Батыр! Как тебе имя?

— Александр Владимирович Савин.

— Важный джигит! А куда ты идешь?

— В город.

— Домой?

— У меня дома нет. Разрушило бомбой, и маму убило. Один я, — сказал Саша и сразу опечалился. Петушиный задор его пропал, и он показался морякам совсем маленьким.

Моряки перестали улыбаться и окружили мальчика.

— Так. А отец? — продолжал расспрашивать Ахметов.

— Отец умер еще до войны.

— А родственники есть?

— Есть. Они далеко, в Ленинграде. А Ленинград в блокаде, там тоже фашисты напирают, — не доберешься.

— Ты куда ходил?

— Так просто, — неуверенно ответил Саша и, застеснявшись, спрятал за спину хлеб.