Сергей Никитин - Люди с оружием. Рассказы

Как-то после обеда, воспользовавшись отсутствием Марии Соломоновны, я подсел к кровати Бессмертной и участливо спросил:

— Как вы себя чувствуете, бабушка?

Старуха повернулась, внимательно оглядела меня, но ничего не ответила.

Взгляд ее остановился на моих руках и она оживилась. Старуха приподнялась и нагнулась так низко, что коснулась носом моей руки, лежащей на колене. Она ткнула скрюченными сухими пальцами в синюю татуировку якоря на руке и спросила тихим, шелестящим голосом:

— Моряк?

— Да, бабушка, офицером флота был. Теперь в отставке по инвалидности.

Старуха одобрительно кивнула головой, легонько хлопнула меня по плечу и уставилась взглядом в стенку в ногах кровати. Я невольно проследил за ее взглядом и увидел большую фотографию морского офицера, помещенную в массивную глубокую раму, разукрашенную серебряной фольгой. Эту раму я видел и раньше, но принял ее за икону.

На погоне кителя офицера белели, как стеклянные крупинки, четыре звездочки: капитан-лейтенант. Морская фуражка была глубоко посажена прямо и чуть вперед на лоб, словно в лицо моряка дул сильный ветер. Грудь офицера украшали ордена и медали.

— Это ваш сын, бабушка?

— Сын.

— На каком море он служит теперь?

— Сложил на Черном. Теперь не знаю.

— Что ж, не пишет, или… погиб? — неуверенно спросил я.

— Писали — погиб. Не верю.

Я начал рассказывать старухе о кораблях, о морской службе, о дальних походах… Несколько раз пытался узнать, на каком корабле служил ее сын, но старуха не отвечала, хотя слушала, кажется, с интересом.

Смущенный ее молчанием, я встал. Тогда старуха повернулась ко мне и поманила пальцем, словно намереваясь передать мне по секрету какую-то тайну.

Я с готовностью склонился к ней.

— Болеешь? — коротко спросила она.

Я охотно рассказал о себе. Старуха внимательно слушала. И странно! — по мере того, как я, стараясь вызвать к себе сожаление и тем сблизиться с ней, подробно рассказывал о своем ранении и теперешнем состоянии здоровья, взгляд старухи становился светлее, и наконец ее тонкие сухие губы искривились в улыбке, обнажив бледные десна.

Я ничего не понимал. Издевается она надо мной, что ли? «Дьявол, а не старуха», — неприязненно подумал я, жалея, что начал разговор, и встал, чтобы уйти. Но старуха задержала меня и, показав рукой на дверь кладовой, заговорщически сказала:

— Там гвозди, молоток. — В сарае — доски. Почини забор двора. Иди. — Бессмертная махнула рукой, как бы выпроваживая меня.

Пораженный таким оборотом дела, я ушел к себе озадаченный. Черт знает, что такое! Однако… Что ж, забор я, пожалуй, попробую исправить. Интересно все-таки, чем все это кончится. Я открыл дверь и наткнулся на взгляд старухи. Она ждала меня.

Взяв молоток и гвозди, я вышел во двор.

Обширный двор зарос лебедой. Сад тоже был запущен. Забор и сарай, увитые диким виноградом, покосились, обветшали. Узкие тропинки поросли травой. И даже широкая дорога со двора на улицу, выложенная камнем, поросла полынью. Все носило на себе следы запущенности, разрушительной силы времени. Я как-то не замечал этого раньше, но сейчас вдруг все резко бросилось мне в глаза. Да, нет хозяйского глаза, нет заботливых рук.

Обливаясь потом и превозмогая головокружение, я сорвал доски с двери сарая. И здесь — хлам, трава, дыры в стенах, щели в крыше. По углам валялись дрова, старая мебель, листы жести, доски, обручи…

На одной из стен я заметил следы недавнего ремонта: она была обита дранкой и наполовину оштукатурена. Тут же стояли деревянный ящик с засохшей глиняной обмазкой, кадка с водой, лопатка… «Бессмертная работала!» — вдруг догадался я, вспомнив ворчанье Марии Соломоновны. Неужели только для этого она и ходила сюда по ночам? А может быть… Интересно. Я начинал кое о чем догадываться.

Отдохнув, я принялся за работу. Кое-как выпрямив часть забора, я, уставший и ослабевший, едва дотащился до койки. В эту ночь я спал, как убитый.

Но утром, проснувшись, я, несмотря на плохое самочувствие, решил начатое дело довести до конца. Днем, увидав меня за работой, Мария Соломоновна изумилась, но я не обращал на нее никакого внимания.

— Вам же нельзя. Вы — больной.

— Ничего. Мне можно. И я люблю это.

— Ну, как хотите… Только я не понимаю. И вообще… Я не прошу.

Я взглянул на нее и понял, что она боится, как бы я не потребовал возмещения за свой труд, и тут же успокоил ее, сказав, что делаю это бесплатно.

После обеда во двор вошла Бессмертная. Не говоря ни слова, она стала мне помогать: то конец доски придержит, то подаст гвоздь. Работа радовала ее. Она словно помолодела. Глаза ее загорелись, движения стали уверенными. Я смотрел на нее с восхищением. Тут-то я понял наконец смысл предрассветных прогулок старухи, ее печаль, ее насмешливые взгляды в спину внучки. Человек с годами может потерять все: здоровье, память, волю, но привычка к труду остается навсегда. Эта великая привычка и поддерживала в старухе жизнь. Безделья, а не смерти боялась она.