Борис Бурлак - Левый фланг

Все поле битвы вокруг Авалы было загромождено немецкой техникой, усеяно трупами гитлеровцев.

Маршал глубоко вздохнул и перевел взгляд, с топографической карты на план Белграда. Там все еще продолжались уличные бои. Но дело шло к концу. Противник был оттеснен к Саве, и срезанный треугольник города держался лишь на крепости Калемегдан. Инженерные батальоны шли следом за пехотой, разминировали дом за домом, улицу за улицей.

Вечером Толбухин прилег на часок, ожидая новых вестей от Бирюзова. Однако вскоре его разбудили: только что пала, наконец, «Албания» — самое высокое здание в Белграде.

Теперь оставались крепость да узенький плацдарм у Савского моста.

— Пожалуйста, не прозевайте мост, — сказал он, довольный еще одним успехом.

Наступило 20 октября 1944 года.

С самого утра с новой силой вспыхнули и разгорелись бои за крепость и за мост, по которому немцы уже начали отход за Саву.

Партизаны на танках!.. Их поддерживала огнем не только полевая артиллерия, но и бронекатера Дунайской флотилии. Последняя цитадель противника была взята штурмом. И на крепостных стенах Калемегдана, еще окутанного пороховым дымом, по-солдатски крепко обнялись командир 4-го гвардейского мехкорпуса генерал Жданов и командир Первой армейской группы генерал Пеко Дапчевич.

Братский союз уральской брони и партизанского порыва одержал громкую победу.

В эти часы на берегу Савы шел тяжелый бой за мост, который никак не удавалось захватить. Генералы Судец и Неделин пошли на хитрость, чтобы как-то помочь танкистам. Они подняли в воздух массу штурмовиков авиакорпуса. «ИЛы» низко п о в и с л и над мостом над всеми его окрестностями, включая немецкий аэродром в Земуне, на противоположном берегу реки. Вся артиллерия противника была подавлена в считанные минуты, а его пехота была прижата к земле. Самый подходящий момент для решительного броска вперед. И танки 13-й мехбригады на большой скорости влетели на Савский мост, увлекая за собой мотопехоту, югославские батальоны.

Так, огонь Белградского сражения перекинулся по этому мосту на левый берег Савы, за которой начинались уже другие, пока еще не освобожденные земли Югославии, вплотную примыкающие к Венгрии.

Толбухин стоял над картой, думая о том, как у него пойдут дела на севере, где смутно, сквозь октябрьский туман, начинал вырисовываться далекий Будапешт — очередная дунайская столица. Только что одержанная победа — лучший из всех НП, с которого можно оглянуться и назад, на пройденное, и окинуть мысленным взглядом все новое поле боя, лежащее перед тобой. Скоро опять начнется фронтовая проза, когда в заботах каждого боевого дня нелегко будет выбрать свободную минуту для таких раздумий, а сейчас не грех и помечтать немного. Румыния, Болгария, Югославия — это почти все позади.

Теперь идет отсчет не только населенных пунктов, но и целых государств. А там, впереди, еще Венгрия, Австрия, Чехословакия, сама Германия. Впрочем, если шагать таким окольным, кружным путем, то, пожалуй, и не поспеть в Германию к тому сроку, который облюбовала для финиша военная история. На этой европейской б е г о в о й дорожке, на последней ее прямой кто-то обязательно вырвется вперед и кто-то немного поотстанет, — что ж, это естественно: ведь Третьему Украинскому фронту выпала по жребию войны самая длинная из всех, марафонская дистанция к победе.

В комнату быстро вошел, не постучав, как обычно, дежурный офицер.

— Москва передает приказ Верховного Главнокомандующего, — сказал он, волнуясь.

Федор Иванович встал, включил приемник. Действительно, Москва передавала приказ Сталина. Знакомый голос диктора гулко, властно звучал в большой, просторной комнате. Толбухин выслушал приказ стоя. Каждое имя, названное в приказе, даже имена югославских офицеров, были ему хорошо знакомы. Нет, Москва никого не пропустила, всех отметила по достоинству. Она сегодня салютует в честь освободителей Белграда двадцатью четырьмя залпами из трехсот двадцати четырех орудий. «Это как раз добрая половина всей нашей артиллерии, которая у нас тут участвовала в деле», — с улыбкой подумал маршал.

— Вот так, дружище, — сказал он дежурному офицеру, когда в Москве возник и раскатился первый залп салюта.

Четвертая военная осень…

Генерал Бойченко неторопливо вспоминал их, одну за другой, и сравнивал. Та, первая, с мокрым снегом, застигла его на берегу канала Москва — Волга; вторая, сухая и прозрачная, долго стояла насмерть в предгорьях Кавказа; третья отшумела обложными мелкими дождями на кручах днепровского плацдарма; и эта, четвертая, быстроногая осень, привела его форсированным маршем на Балканы.