Борис Бурлак - Левый фланг

На Дунае появился головной бронекатер. Он шел по заминированной реке совсем не шибко, но течение здесь было таким сумасшедше-быстрым, в головокружительных воронках, что казалось, он летит на Вену, точно глиссер, который видел когда-то, в детстве, на Днепре Микола Тишин. Все артиллеристы не спускали с него глаз, пока он не скрылся за деревьями. Потом за ним, в просветах леса, замелькали еще бронекатера, еще. Они двигались строго один за другим. Тишин многое слыхал о Дунайской речной флотилии, однако ему не приходилось ее видеть в боевом строю. И Микола решил, что обязательно станет моряком после войны: будет странствовать по всему свету, побывает во всех царствах-государствах, сам посмотрит, как живут-поживают разные люди на земле. Микола размечтался и позабыл о Строеве и о том, что с минуты на минуту грянет бой за австрийский «дорф». Он даже слегка вздрогнул, когда справа налетела воздушная волна гаубичного удара. Началась короткая огневая подготовка. Небо над Дунаем, совсем прояснившееся к утру, опять заволокло дымом, пылью. Тишин бросил наблюдать за катерами и уж больше не терял из виду белую, в цвету, вишневую посадку, где должен быть, по его расчетам, Строев.

Что такое эти пять минут? В мирное время — это миг, и целая вечность — на передовой, в ожидании атаки. Строев лежал рядом с Зарицким, поглядывая то вправо, то влево, на солдат, которые, в свою очередь, смотрели на него с надеждой, будто он один мог изменить весь ход боя. Строев знал: перед каждым из них сейчас проходит все их прошлое, вся жизнь, год за годом. Он вспомнил опять Лециса: действительно, как трудно вставать в атаку, когда человек уже ясно видит конец войны. Вспомнил и поразился совпадению мимолетных слов старого политработника с его собственными раздумьями. Ему казалось, что и сам он испытывает сейчас эту психологическую трудность. А-а, какая ерунда! Скоро атака — он глянул на часы, — пошла последняя минута артиллерийского налета.

Зарицкий приподнялся на локтях раньше, чем погасло эхо орудийного раската. Маленький старшина вскочил вслед за ним. Строев тоже встал, отряхнулся от прошлогодних листьев.

— Вперед, — негромко сказал он майору и старшине, которые успели опередить его, и получилось так, что сказал он это самому себе.

Сводная группа двинулась в обход поселка с юга, а там, в поселке, сразу же вспыхнула ружейно-пулеметная пальба: штурмовые группы возобновили бой на западной окраине.

Строев ни на шаг не отставал от боевой цепи курсантов учебной роты, — и те, видя, что вместе с ними идет полковник, шли очень споро и спокойно, как на маневрах. Лишь кое-где звонко рвались мины: недолет — перелет, недолет — перелет. Немцы не ожидали флангового удара и сосредоточили огонь против тех, что наступал прямо в лоб. (Немцы оставались немцами.)

Недалеко от дороги, что сверкающей речкой выбегала из-за крайних домов на луг, курсантская цепь вынуждена была залечь. Противник понял наконец, что его могут обойти со стороны Дуная, и перенес огонь на юг, чтобы прикрыть шоссе, ведущее к Флоридсдорфу. Этим и воспользовался бондаревский полк: штурмовые группы усилили нажим в поселке. Там разгорелись гранатные бои за каждый дом.

Строев догадывался, что у противника недостает пехоты для надежного прикрытия единственной дороги и поэтому нужно только пробиться через огневую завесу немцев и отрезать их от Флоридсдорфа — левобережного пригорода Вены.

— Не теряйте времени, короткими перебежками — к дороге, — сказал он Зарицкому.

Но курсанты, саперы и разведчики и без команды понимали, что надо делать: они со всего размаху, ничком падали в свежие воронки, отлеживались с минуту, выбирая следующий момент, и снова энергично вскакивали, бежали.

Вся земля вокруг была покрыта шахматкой разрывов, и каждому хотелось не ошибиться в этом б л и ц - т у р н и р е, не допустить того опрометчивого хода на авось, который мог стоить жизни. Строев ценил мудрость солдат, не торопил их очень и тоже, рассчитывая свои броски, перебегал от одной воронки к другой, вслед за цепью. Константин Зарицкий и Жора Акопян всегда оказывались неподалеку от него. Он коротко кивал им головой, хотя они сейчас вряд ли могли видеть его ободряющие знаки.

Когда до кювета оставалось совсем немного, на дорогу неожиданно выполз «фердинанд». Откуда его черт принес? Иван Григорьевич заметил опасность на бегу и не успел достичь заранее облюбованной воронки: магниевая вспышка больно сверкнула перед глазами, и он, едва уловив ничтожную разницу во времени между выстрелом и близким сухим разрывом, неловко повалился наземь, опрокинутый встречной взрывной волной, — как показалось в ту секунду. Вгорячах попытался встать, но понял, что ранен — и тяжело.