Сергей Михеенков - Русский диверсант

— Под Зайцеву Гору пошли, — заговорили в колонне, оглядываясь на последнюю фуру, на которой лежали пулеметы и какие-то ящики, тоже выкрашенные в зеленый цвет.

— На усиление.

— Маршевые…

— Ишь, веселые какие.

— Ничего, под Зайцевой и им лапти сплетут…

— Мы туда, к той проклятой горе, тоже веселые шли, с гармошкой.

А Нелюбин подумал вот о чем: немцы едут на телегах, значит, не может Гитлер все свои войска обеспечить машинами. И танков у них поменьше стало, чем зимой. Тогда вон какой силой перли! И где теперь их танки? Он-то знал — под Иневкой. Под Иневкой да под Вязьмой. Вот где они свои танки растеряли.

В другой раз их догнал санитарный обоз. Тоже на телегах. Немцы вывозили в тыл своих раненых. Вот тут повеселело на душе и у Нелюбина, и у других пленных. А танкист, проводив цепким взглядом холодных голубых глаз очередную подводу, подхохотнул зло и тихо процедил сквозь стиснутые зубы:

— Это, братцы, называется: сходили на танцы в чужую деревню…

Понял ли что конвоир, или понял по-своему, но ехавший впереди немец вдруг соскочил с телеги и пошел гулять прикладом — по головам, по плечам, по выброшенным вперед рукам. Не понравилось.

— Тебя как зовут, танкист?

— Демьяном, — ответил тот, трогая свою засохшую ссадину над глазом. — А ты разве не слышал, как меня мои ребята окликают?

— Слышал. А теперь от тебя самого услышал. А меня — Кондратом.

— Ну и что, Кондрат, ты мне хорошего скажешь? — скосил цепкий взгляд Демьян.

— Да ничего пока.

— То-то и оно-то, что половина колонны уже никуда не побежит. А некоторые действительно верят, что в Рославле их гречкой с маслом сливочным кормить будут. А что мы им, Кондрат, можем предложить против котелка горячей гречки на сливочном масле?

— Да я бы и сам сейчас хорошенько присел возле такого котелка.

— Какая ж живая душа такому не возрадуется?

Прошли еще километр. Километры Нелюбин считал по сменам конвоиров на телеге.

Солнце палило над дорогой, мучило жаждой и без того выбившуюся из сил колонну. И когда впереди, в лощине, в ольхах, блеснул ручей, пленные, сгрудившись и сбивая шаг, инстинктивно шатнулись всей своей зыбучей массой к обочине. Конвоиры сразу все поняли.

— Steht! Стоять! — скомандовал старший конвоир.

Немцы о чем-то переговорили. Второй конвоир взял у старшего фляжку, отстегнул от ремня свою и спустился с насыпи вниз, к ручью.

— Ну, Григорьев, приготовься.

— Давай, взводный, сперва напьемся. А так сил никаких нет.

Но к ручью их отпускали по три человека. Второй конвоир жестом командовал очередной шеренге, вскидывал винтовку и внимательно следил за тем, чтобы никто из пленных не переходил на сторону ручья и не заступал дальше затоптанного берега. По всему было видно, что здесь, через этот лесной ручей, прошли уже тысячи людей. И технология водопоя у охраны уже была хорошо отработана. Старший конвоир тем временем сидел на фуре и курил. Винтовка лежала у него на коленях. Нет, понял Нелюбин, здесь бежать нельзя. Дальше, там, за ручьем, болотина, быстро не побежишь. Пристрелят. Вот если бы кто-то бросился на того, который сидит на телеге, мы бы с Григорьевым со вторым как-нибудь справились. Демьян тоже крутил головой, хмуро посвечивал своим холодным взглядом. И, когда наконец подошла их очередь, тихо обронил:

— Тут нельзя.

Вода в ручье была холодной и такой желанной, что Нелюбин припал к ней иссохшими губами и начал с такой жадной силой захватывать ее вместе с сором и мутным дымком илистого дна. Кто-то из лежавших здесь до него, видать, неосторожно ступил в ручей ногой. Но мутная вода была все же водой. Хотя и попахивала илом. Вот бы такой, мутненькой, после каждого километра…

— Хороша водичка, — утер свой небритый рот Демьян.

— Григорьев, давай котелки, — приказал Нелюбин.

Сержант мигом развязал «сидор», выхватил оттуда котелки. Они возвращались в строй с котелками, наполненными водой. Многие потом по их примеру делали то же. Черпали воду кто в консервную банку, кто в каску, а кто просто в ладони. Что ж, и из ладоней, если крепко их держать, можно было сделать еще полтора-два хороших глотка.

И тут произошло вот что. Раненый, которого все время вели его товарищи в середине колонны, тоже спустился с насыпи. Он лег прямо в воду и пил не переставая. Блестел на солнце его потный, в грязных потеках стриженый затылок, судорожно дергалась жила на напряженной шее. Двое красноармейцев из его тройки, напившись, стали поднимать своего раненого товарища. Но он оттолкнул их. Второй конвоир, внимательно следивший за очередностью и все время поторапливавший пленных, крикнул: