Сергей Михеенков - Русский диверсант

Когда подъехали к Лосьмино, их остановил патруль. Перед шлагбаумом и полосатой будкой ходили жандармы и проверяли документы. Каждый транзитный транспорт досматривался здесь с особой тщательностью.

Радовский достал командировочное удостоверение. Немец подошел и потребовал предъявить документы. Жандарм внимательно изучил их бумаги, заглянул в кабину, обошел грузовик вокруг и спросил, возвращая Радовскому документы:

— Beute mechen, Herr Major?

— Ja, — ответил Радовский.

— Und er? — Жандарм указал пальцем на Василия, который сидел за рулем и смотрел вперед, боясь пропустить очередь к шлагбауму.

— Ja. [22]— И Радовский поднес руку в перчатке к фуражке. Шапку он носил, только когда уходил на задание.

Немец ответил, щелкнув каблуками и сдержанно улыбнувшись.

Проехали пост. Колонна стала растягиваться, и вскоре высокий фургон, колыхавшийся перед ними, исчез за поворотом. «Опель-блиц» с санитарным крестом на брезенте умчался вперед настолько стремительно, что Радовский, следя за реакцией водителя, вынужден был сказать ему:

— Не гони, Василий. Нет нужды гнаться за ним. Он сильнее. У него мощнее мотор и совершеннее ходовая часть. С этим надо считаться.

— Да, это точно, господин майор. Машины у немцев хорошие. Но танки у нас все же лучше. — И курсант втянул голову в плечи.

— Танки? Танки действительно лучше. Только, Василий, ты об этом больше никому не говори.

— Нет-нет, господин майор, — затараторил курсант, испуганно оглядываясь на Радовского. — Могила!

— Да уж постарайся.

— Раненых повезли, — сказал тот, чтобы перевести разговор на другую тему. — Пока стояли, вторую машину пропустили.

— Успокойся, Василий, их ведь возят не из-под Сталинграда.

— В том-то и дело. Из-под Юхнова, видать. — И курсант, взглянув на Радовского, спросил: — Неужто, господин майор, и здесь началось?

— Не думаю. — Но сам он почувствовал, что внутренне напрягся, услышав вопрос курсанта.

Впереди показалась очередная группа людей, которые, стоя цепочкой вдоль левой стороны дорожной обочины, деревянными лопатами отбрасывали на обочину снег.

— Притормози-ка, — приказал Радовский, выглядывая в заиндевелое боковое окно.

Их было человек двадцать. В основном женщины и старики. Руководил ими полицейский, сидевший на ящике. Полицейский курил немецкую сигарету. Радовский это почувствовал по запаху табака. Когда машина прижалась к расчищенной обочине и остановилась, полицейский встал, закинул винтовку за спину и подошел к машине.

Радовский вышел из кабины. Полицейский остановился перед ним.

— Ну? — Радовский взглянул на него и отвернулся. — Как ты должен реагировать на появление офицера германской армии?

Полицейский молчал. На лице его читался испуг. Радовский обошел его вокруг. Увидел зажатый в пальцах окурок. Он тут же повернулся и пошел к женщинам, сгрудившимся возле снежного отвала.

— Откуда? — спросил он.

— Из Стогова, — с готовностью ответила одна из них, явно удивленная тем, что немецкий офицер так хорошо говорит по-русски.

— Тут недалеко наша деревня, — сказала другая. Она начала поправлять шаль, и Радовский увидел на шее у нее фанерную бирку с какой-то надписью.

— А ну-ка, что это у вас? — Он сделал жест рукой, указывая на бирку.

— Пачпорт, — ответила женщина и выпростала из складок серой крестьянской шали прямоугольную, величиной с ладонь, бирку, на которой химическим карандашом было старательно выведено печатными буквами: «Малашенкова Прасковья Васильевна, 1895 г. р. Рост 1 м 62 см. Цвет волос — русый. Глаза — голубые. Проживает: дер. Стогово Вяземского уезда…»

Радовский кинулся к другой женщине, к третьей.

— У меня, господин офицер, такой же, — сказал старик, тряся фанерной биркой, мотавшейся на его жилистой шее, обросшей седой щетиной.

— Кто распорядился? — закричал Радовский.

— Давно так живем, — ответил старик. — С лета.

До самого пригорода ехали молча. Радовский вспоминал встречу в Смоленске. Разговор с бароном Сиверсом и Штрик-Штрикфельдом. В прошлом году таких бирок здешние жители еще не носили. Такого, казалось, и представить было невозможно. А что здесь, на этих дорогах, будет через полгода? Через год? Через год земля «Митте» будет цветущим краем… Радовский вздохнул: и рядом с самодовольной германской харей, рядом с новым хозяином России будем стоять мы… Мы… Мы, обманутые далью и захваченные пылью…

Возле очередного дорожного поста на обочине, в снежной пыли, мелькнула фигура человека и бледное лицо с длинной редкой бородой, которую отдувал в сторону ветер. И в походке, и в посадке головы, и в лице путника Радовскому показалось что-то знакомое.