Поль Сидиропуло - Костры на башнях

— Ага. Оступился и… прямо на руку. Жуткая боль!

Соколов подвинул к его койке табурет, сел.

— Скажи, Махар, — тихо заговорил он, — между тобой а Прохоровым ничего серьезного не произошло? Только честно.

— Нет, — встревожился Махар, и круги под глазами стали еще темнее. — А что — он что-то говорил?

— Ты обещал ему молчать? — продолжал капитан так же тихо, но требовательней. — Я правильно понял? Говори начистоту. Дело серьезное, Махар.

— Ну-у… я не знаю, что вы имеете в виду?

— Он бегал к жене в город, а ты обещал умолчать? Только и всего. Или тебе еще что-то известно?

— Вы думаете, он ходил в город, чтобы?.. — Махар настороженно оглянулся и замолчал.

— Мне кажется, он вообще не был в городе.

— Как? А где же он был? Я с ним столкнулся у самой «каланчи». Оставалось до нее метров двести. Чего бы ради он ходил туда? Я сразу понял, что он бегал в город, и сказал ему о том. Он побледнел как стена. Думал, я его выдам, доложу начальству, либо Елизавете Христофоровне. А если он был в городе?.. Тогда зачем так испугался меня? Смотри, говорит, никому ни слова. Да! — Махар приоткрыл рот и замер на миг. — У него в руке был пистолет. «Откуда, — спросил я его, — у тебя пистолет?» Он ответил, что вроде бы нашел… Разве он вам не рассказывал?

— Нет, Махар. И видишь, сколько странного. Должен тебя предупредить. Все должно оставаться между нами. Понял? Смотри не подавай виду, будто что-то заподозрил. Ни о чем его не спрашивай. Все должно оставаться по-прежнему. Договорились?

— Понял, товарищ капитан.

Колонна была в пути.

Поднимались все выше, ближе к вершинам, заметно похолодало; мокрая одежда стала покрываться ледком. Рота Тариэла Хачури, как условились, двигалась впереди. Бойцы протаптывали в снежном насте широкую тропу, чтобы отчетливо был виден след, чтобы никто не свернул в сторону и не угодил в пропасть. Стариков и детей вели над глубокой тесниной под руки, внизу шумела река, в этом месте особенно легко можно было оступиться — тропа шла под уклон. Самых маленьких детей несли в рюкзаках.

Головной отряд неожиданно остановился, достигнув небольшой площадки. Тут дул резкий ветер, он прорывался сюда из боковой расселины. Площадка обледенела, люди скользили и падали под сильным напором ветра.

— Беритесь покрепче за руки! — скомандовал Хачури. — Цепочкой, цепочкой!

— Детей, женщин и стариков привязать друг к другу веревками, — распорядился комбат Соколов; так обычно поступают альпинисты.

Раненых переправляли на волокушах из прутьев. Их тянули, как сани, по покрывшейся твердой, как кость, коркой льда тропе.

— Осторожно!

— Еще, еще! Тяните!

— Под ноги смотри!

Особые трудности возникли с переправой скота.

— Его ведь не привяжешь, не проволокешь, как раненых, на носилках, — беспокоились бойцы.

— Метет и метет, черт, сил нет стоять.

— Ты-то что молчишь, Асхат? — Усы у Николы Николаева побелели, заиндевели.

— Становитесь по обе стороны тропы! — сообразил Тариэл. — Да за руки, за руки держитесь. А с этой стороны погоним.

Бойцы стали плотной стеной с двух сторон, образуя своеобразный коридор. Животные безропотно потянулись друг за другом цепочкой, без сутолоки.

— Ну, родимые!

— И выход нашелся.

— Голь, поди, на выдумку хитра.

К вечеру люди выбились из сил, и нужно было думать об отдыхе. Соколов полагал, что они смогут еще дотемна добраться до хижин охотников, разместить там детей, а остальных пристроить под открытым небом, но в безветренном месте. Теперь ясно было: ночевать придется в одной из углублений ущелья.

Отыскали такое углубление у подножия горного гребня, здесь нависшая скала укрывала от снега. В нем разместили детей, стариков, раненых. Многим раненым требовалась неотложная перевязка — женщины взялись помогать медикам. Разожгли костры, грели воду.

На рассвете, когда молочные тучи задвигались и стали уходить, натыкаясь на вершины, Прохоров явился к Соколовой делать перевязку.

— Погода, видать, установилась, товарищ капитан, — с подчеркнутым почтением обратился к комбату Прохоров после перевязки.

— Вроде бы. — Виктор никогда не бывал с ним в приятельских отношениях, хотя до войны и работали в одном рудоуправлении. — Как рука?

— Готов стать в строй, товарищ капитан.

— Будь осторожен, — предупредил Соколов.

— Все будет как надо.

Комбат кивнул и не стал более задерживаться. Он направился к медикам, расположившимся в нише под скалой. «Сколько неприятной угодливости в нем! — подумал Виктор о Прохорове. — А какие холодные неприятные глаза! Удивительно, все считали Прохорова хорошим парнем. Веселый, общительный, исполнительный, уважительный, как только не расхваливали! Никто никогда на неге не обижался, никому никогда он не причинил обиды, на пил, не курил — идеальный, и все тут. И никто, даже жена, не разглядел его холодных, как ледяшки, глаз. Впрочем, глаза — не улика, за них под суд не отдашь, кроме того, и с такими вот глазами, наверное, бывают хорошие люди. Это теперь можно смело судить и рядить, когда знаешь, кто он такой. А прежде?»