Поль Сидиропуло - Костры на башнях

— Да, Кузнецова, — спокойно ответила она. — Маргарита Филипповна.

Офицер смерил колючими глазами Таню.

— Ты? — указал он пальцем, будто дулом пистолета.

— Семенюк… То есть Прохорова.

— Кто есть еще? — Офицер шагнул в соседнюю комнату.

— Там женщина с больным ребенком, — поспешила объяснить Маргарита Филипповна. — Малыш проходит лечение, господин офицер, — предупредила она, полагая, что этого будет вполне достаточно, чтобы разжалобить немца. — Надежда, покажи справку германского врача.

Надя держала спавшего Алексея на руках, прижимая к груди.

— Фамилия? — спросил офицер.

— Соколова.

— Соколофа? — фамилия, по всей вероятности, ни о чем не говорила ему, не значилась, по-видимому, в его списке.

Он вернулся в гостиную.

— Кузнецофа, Прохорофа, — указал офицер пальцем-пистолетом на женщин, — потораплифайт. Фи арестофан.

Утром ни один ученик не переступил порог школы, не было и учителей — весть об аресте облетела, должно быть, всех. Явилась лишь уборщица — старая, глухая женщина. Она гремела в коридоре порожним ведром и что-то бубнила себе под нос.

Азамат распахнул дверь кабинета и крикнул раздраженно:

— Уходи домой! Не видишь, старая, никого нет!

На сей раз она сразу услышала. Торопливо закивала и, пятясь, удалилась, унося ведро.

Шумно захлопнув дверь, Азамат зашагал по небольшой комнате, как заточенный в клетку зверь. Совершая недолгий и тревожный путь от письменного стола до окна и обратно, он нервно почесывал раскрасневшуюся на щеке отметину, чем-то напоминающую рану.

«Надо что-то делать!» Теперь Азамат все чаще и чаще разговаривал сам с собой и нисколько не удивлялся вновь обретенной привычке. Можно сойти с ума! Ему вдруг почудилось, что взоры горожан обращены к нему: и ты еще пришел в школу?!

В целом мире нет у него ни одного близкого человека, с которым можно было бы поговорить начистоту. Появился дядька, в нем найти родного по духу наставника надеялся Азамат, потянулся было всей душой поначалу. Но Амирхан… От его ненависти к людям жутко делалось. «Куда это приведет?» — не раз спрашивал себя Азамат. И вот — влип. Все узнают, что это его работа, и никаким дядькой не прикрыться, не оправдаться.

Никогда не был близок Азамат и со своей сестрой, никогда друг другу не поверяли они своих тайн. Может быть, сказывалась разница в годах, он был намного старше Чабахан. Но теперешняя неприязнь между ними сложилась не по этой причине. В итоге не с кем посоветоваться. Да о какой откровенности может идти речь, если он стал бояться даже родной матери. А Надя? Любит он ее, ради нее готов бросить все на свете, что угодно совершить, только бы она была его. Однако и ей ни за что на свете не решится поведать и одну сотую того, что его волнует, что творится с ним. Что же это? Как же так?

Проснулся Азамат как-то ночью от шума упавшего на пол стула, вытаращил от испуга глаза и видит в полумраке комнаты страшное видение: движется к его постели мать с топором в руках.

— Мама! — Он вскочил на ноги, отпрянул, прижался спиной к стене, раскинув, как распятый Христос, руки. — Это я, мама! Азамат! Азамат! Твой сын! Сын! Что ты хочешь? Успокойся! Мама! — Он боялся к ней приблизиться и вырвать из рук топор и уговаривал ее, стоя на кровати. — Ты успокойся. Посмотри хорошенько… Это я, твой сын, Азамат. Ну, смотри. Вот я, видишь? — Холодный пот прошиб его. — Эх, мама. Что с тобой творится?..

Она опустила топор, будто лишь теперь услышав его, глянула на сына обезумевшими глазами и что-то прошептала невнятно. Затем удалилась бесшумно, будто не касаясь вола босыми ногами.

Азамат осторожно спустился с кровати, чтобы не шуметь, не спугнуть мать, направился вслед за ней. Нужно было проследить, что она намеревается предпринять далее. Теперь жди беды.

Мать подошла к своей кровати, оглянулась: не следит ли кто за ней? Азамата она не видела, он стоял за дверью. Убедившись в том, что никого вокруг нет, она спрятала топор под матрацем, у изголовья.

Азамат вышел во двор, чтобы прийти в себя после всего этого. Моросило. А он был раздетый, ничего не набросил на себя. Он чувствовал, как холодный сырой воздух пронизывает его до самых костей, но продолжал стоять на крыльце, как будто нашел на него столбняк. Вот и дожили: в родном доме стало опасно оставаться…

Днем позже изрядно потрепала ему нервы Чабахан. Столкнулся он с нею во дворе, когда та возвратилась домой.

— Где ты шляешься? — Он охотно бы отшлепал ее, но лишь размахивал перед ее бледным лицом кулаком. — Ты соображаешь, что вытворяешь? Ты знаешь, что с тобой сделают?