Игорь Болгарин - Чужая луна

Посольство, вот что ему нужно! Итальянское посольство!

Кто-то из пассажиров фуникулера подсказал Слащёву, где ему выйти. И вскоре он уже разговаривал с двумя господами: итальянским консулом и его переводчиком. Русские переводчики появились в консульствах с тех недавних пор, когда в Турции появилось много русских, сопровождающих русскую армию, покинувшую поначалу Новороссийск, а затем и Крым.

Ни на что не рассчитывая, Слащёв пробился к консулу. Консул сказал, что он рад бы помочь прославленному генералу. Но консульства — учреждения, в которых царит рутина.

— В данном случае я говорю о рутине в положительном смысле, как о незыблемом порядке. Мы не можем сделать быстрее то, что не можем сделать быстрее, — сказал консул. — Визы для вашей семьи будут готовы через неделю. Если я очень постараюсь: через семь дней.

— Мне некогда ждать. Мне они нужны сегодня. — сказал Слащёв.

— Увы! — ответил ему консул. И они попрощались.

В коридоре Слащёва догнал переводчик:

— Господин генерал! Все не так безнадежно! Господин консул советует вам обратиться в Репатриационную комиссию Лиги Наций.

— Что это за зверь? — спросил Слащёв.

— Это Комиссия по делам военнопленных и беженцев. Называется Комиссия «Помощь Нансена», — объяснил переводчик. — Это совсем рядом. Буквально в квартале отсюда.

Минут через двадцать Слащёва уже принимал представитель Комиссии, корреспондент английской «Таймс» господин Колен. Высокий, сухощавый, с квадратной челюстью, он торопливо вошел в кабинет и затряс руку Слащёва:

— Очень, очень раз вас снова видеть!

— Я тоже. Но скажите, какими судьбами вы здесь? — удивился Слащёв. — Насколько я помню, вы — журналист. И вдруг: офис, Комиссия Нансена?

— Ничего странного. Общественная нагрузка. Можно назвать это служением или благотворительностью. Сюда попал только потому, что знаю русский язык, — и напомнил: — Мы с вами давно и хорошо знакомы. Помнится, я фотографировал вас в Харькове на банкете. Вас представлял тогда Антон Иванович Деникин.

Они, действительно, были давно знакомы. С лета девятнадцатого, и с тех пор несколько раз мельком встречались.

— А фотографий ваших у меня нет, — упрекнул Колена Слащёв.

— Нехорошо. Будем понемножку исправляться. Оставьте мне свой адрес.

— Адрес? — удивленно переспросил Слащёв. — Знаете, а у меня никогда не было адреса.

— Но вы же куда-то собираетесь ехать?

— В Италию, в Анкону, — и затем Слащёв пояснил. — Нет-нет. Я не еду. Только жена и дочь.

— А вы?

— Я не сейчас. Несколько позже. Понимаете, русские постепенно покидают Турцию.

— Правильное решение. Еще полгода — и Константинополь сильно опустеет. Европа принимает не только русских, — и затем Колен спросил: — Так вы хотели бы в Италию?

— Да. В Анкону. И как можно быстрее.

— У нас с вами разное понимание слова «быстрее». Через неделю мы отправим комфортабельный пароход. Места пока есть.

— Мне нужно сегодня. Ну, на крайность, завтра, — сказал Слащёв.

— Что так срочно?

— Я должен уехать в командировку, она может затянуться. Я не хочу оставлять жену и дочь в одиночестве.

— Понимаю. Но, к сожалению… — Колен, разговаривая, рылся в своих папках, что-то искал. — Завтра ничего нет. Послезавтра в Равенну отправляется грузо-пассажир. Он взял восемь человек. Есть одно свободное место.

— Дочь совсем маленькая. Пока еще от силы четверть человека.

— Думаю, можно договориться. Но вот вопрос: захотят ли они сделать остановку в Анконе?

— Да! И еще визы, — вспомнил Слащёв. — Они ведь нужны завтра?

— Визы? Какие визы? Мы пока еще обходимся без бюрократии.

Вернувшись домой, Слащёв первым делом зашел в Марусину комнату, где возле колыбельки подремывал Пантелей.

— Скажи, старый разбойник, ты можешь представить пред мои глаза Нину Николаевну?

— Дак она ж на работи, — удивился Пантелей. — Но ежли алюром, то можно. Она туточки, недалеко.

— Сбегай к ней. Пусть на минуту придет домой.

— Приспичило. Дождаться вечера не можете? — стал привычно ворчать Пантелей.

— Но-но! А то в рядовые разжалую.

— Дак я усю жизню рядовым справно служу. Хучь бы до ехрейтора возвысили.

— Делай, что велено! И не рассуждай!

— Слухаюсь, господин енерал, — нарочито вытянулся Пантелей и приложил руку к непокрытой голове. — А вы тем часом, пока я летаю, в хате подметить, молоко закипятить, пелюшки простирнить — и отдыхайте.

— До чего ж ты противный старик! — незлобиво огрызнулся Слащёв.