Игорь Болгарин - Чужая луна

— И так целый день, — пожаловалась Елизавета Михайловна.

— Прекрасный возраст! — не поддержал Елизавету Михайловну Кольцов. — Еще три-пять лет — и романтика испарится, улетучится. Жизнь обломает его, как обломала всех нас, — он указал глазами на дымящего своей трубкой у штурвала Атанаса. — Когда-то и контрабандисты проходили на уровне пиратов. Ну, и что от них осталось? Только слово. А за ним — тяжелый труд, мизерные заработки и страх… Поздно родились.

Паруса были полны ветра, и фелюга бежала легко и почти бесшумно. Взошла луна, большая луна, и на море стало светлее.

— Смотри, мама, у луны, как у коровы — рога.

— Луна — и луна, — сказала Елизавета Михайловна.

— Но ведь не такая, как у нас. Бодливая луна.

Атанас передал штурвал Косте, сам заглянул в какой-то закуток и вынес на середину фелюги анкерок с водой и сумку с едой. Расстелил на брезенте скатерку, выложил на нее вареные яйца, тарань, тонко нашинкованные пластиночки сала, нарезал лук и хлеб.

— Можно… пожалуйста, — Атанас сделал приглашающий жест.

Гости не заставили себя упрашивать. На свежем воздухе, под яркими звездами и луной, под завораживающий плеск моря все это выглядело романтическим пикником.

— Как называется эта рыба? — неумело очищая рыбину, спросил Леня.

— Рыба, — ответил Атанас.

— Ну, как ее называли, когда она была живая?

— Не знаю, как это по-русски.

— Тарань, — подсказал Кольцов

— А теперь, когда ее засолили?

— Тоже, тарань.

— А вот и нет. Она называется вобла. Мне дядя Миша говорил. Это еще когда мы в Туркестане жили. Дядя Миша вместе с папой к нам приезжал. Он привозил точно такую же.

— Дядя Миша, возможно, не знал. Вобла меньше и совсем сухая. А эта — смотри, какие у тебя жирные руки.

— Дядя Миша все знает.

— Леня, но ведь нет таких людей, которые бы все знали.

— Дядя Миша все знает. Он был там, в Туркестане, нашим командиром. Он целой дивизией, нет, целой армией командовал.

Елизавета Михайловна насторожилась, строго сказала:

— Я о чем тебя просила, Леонид?

— Извини, мама, я забыл.

Кольцов нахмурился и тоже решил поддержать Елизавету Михайловну. Он поднялся, позвал Леню с собой.

— Отойдем в сторонку.

Они остановились на корме.

— Это очень хорошо, что ты знаком с Михаилом Васильевичем Фрунзе. Но вот хвастаться этим не обязательно, — тоже так же строго, как и мать, сказал Кольцов. — Особенно там, где сейчас твой папа.

— Мама мне говорила. Только я случайно забыл. Извините.

— Я тоже, так же, как и твоя мама, прошу тебя: никогда больше ничего такого не говори ни о папе, ни о Михаиле Васильевиче. Ты умеешь хранить секреты?

— Еще как! Мне в гимназии все друзья доверяли свои секреты.

— То, о чем мы сейчас с тобой говорим, не просто секрет. Это военная тайна… Поклянись, что ты будешь вечно хранить эту военную тайну! — торжественно сказал Кольцов.

— А как?

— Как можешь. Как твои друзья клянутся?

— Тут не получится. Нужна земля.

— Найдем. Но зачем?

— Для клятвы.

Кольцов еще на берегу, в Одессе, заметил внутри фелюги, на стыках бортовых досок, чахленькие растения. Видимо, за годы ветры насыпали в пазы порядком пыли и забросили туда зернышки различных трав.

Павел отошел от Лени всего на шаг, провел пальцами по внутренним пазам бортовых досок и уже через минуту протянул ему горсточку влажной земли.

— Нужно пожевать землю и вырвать из головы несколько волосков. Выплюнуть землю на бумажку, положить туда же волосы…

— Ввиду особых условий, в которых мы находимся, я освобождаю тебя от жевания земли, — сказал Кольцов. — Что дальше?

— Теперь надо запечатать и похоронить! — сказал Леня и стал тщательно месить бумагу, в которой лежала грязь и волосы. Все это месиво постепенно превратилось в грязный комочек.

— Теперь? — взглянул Кольцов на Леню.

— Теперь — похоронить. Лучше в дупле столетнего дуба. И произнести слова клятвы.

— Мы похороним еще лучше, — сказал Кольцов. — Знаешь где? Никто никогда не догадается. В море.

Кольцов нашел валяющийся на дне фелюги кусочек ноздреватого известняка и сунул в его трещину подготовленный комок.

— Опускай в море.

— Надо только через левое плечо, а после этого сказать клятву.

После чего Леня какое-то время думал, где у него левое плечо, а где правое. Разобравшись, бросил камень в море. Едва только камень скрылся под водой, Леня торжественно сказал:

— Пусть навсегда накроет мою голову мать сыра земля, пусть я умру в страшных муках, если… если кому бы то ни было выдам военную тайну, доверенную мне мамой и Павлом Андреевичем.