Исай Кузнецов - Жили-были на войне

Львовский… Что помешало ему осуществиться в поэзии на высоте Самойлова и Слуцкого? Для этого у него были все данные. Впрочем, это не совсем так – в поэзии он осуществился. Его песни стали настолько популярны, что порой теряли имя автора – высшая степень признания.

По уровню таланта – если можно в отношении таланта употребить такое выражение – Львовский не уступал ни Самойлову, ни Слуцкому. Это говорили и они сами. Даже такой глубоко политизированный поэт, как Кульчицкий, услышав его стихи, признал в нем настоящего поэта. Борис Слуцкий и Давид Самойлов часто высказывали сожаление, что Миша ушел из поэзии в драматургию.

Да, драматургия стала для Львовского главным его делом. И не случайно. Не случайно в свое время пришел он к нам в студию – у него была тяга к театру. Он, если я не ошибаюсь, даже поступал в театральное училище, правда, неудачно. Постепенно театр вытеснял стихи. В драматургии он находил лучший путь для самовыявления. Но и в драматургии оставался поэтом.

Кстати сказать, в кино он в большей степени нашел себя. Вернее, там ему больше сопутствовала удача. Фильмы, снятые по его сценариям – “Я вас любил”, “Точка, точка, запятая”, “В моей смерти прошу винить Клаву К.”, – пользовались огромным зрительским успехом. И кто бы их ни ставил – Фрэз, или Митта, или еще кто-то, – это были, прежде всего, фильмы Львовского, они несли его эстетику, его ощущение жизни, его размышления и тревоги.

В кинословаре, изданном в 1986 году, сказано, что Львовского волнуют “проблемы нравственности и эстетического воспитания”. Чушь! Его пьесы и сценарии посвящены тому трудному и болезненному периоду человеческой жизни, когда юноша стоит в растерянности перед проблемами, которые ставит перед ним взрослая жизнь. Детство занимало его своей значительностью и важностью для всей последующей жизни человека, и не в последнюю очередь – его драматизмом. Помню, как Леонид Федорович Макарьев, актер и режиссер ленинградского ТЮЗа, развивал перед нами мысль о трагизме этого возраста. Миша чувствовал и понимал этот трагизм. Потому что при всей остроте его ума, при всем глубоком понимании поэзии, литературы, кинематографа, будучи уже заслуженным деятелем искусств и лауреатом многих премий, он оставался “родом из детства”.

Приход Львовского в драматургию и прозу диктовался не охлаждением к собственно поэзии, а естественным выбором той области литературы, которая в данный момент соответствовала его внутреннему состоянию. Впрочем, он всю жизнь писал и стихи.

– Я не бросал стихи, я пишу! – с некоторым раздражением говорил он тем, кто высказывал сожаление, что он оставил “поэтическое поприще”.

Писать стихи он не переставал, но “поприще” оставил. Сигнальный экземпляр небольшого сборника им самим придирчиво отобранных стихов он успел подержать в руках еще при жизни, в один из моментов, когда к нему возвращалось сознание.

– Посмертно… – проговорил он, держа сборник в руках.

Мы с Заком часто встречались с ним, много разговаривали, нередко спорили. Именно ему одному из первых читали свои пьесы и сценарии. Он удивительно точно ощущал наши удачи и промахи. Мы прислушивались к его мнению. Спорили и прислушивались. И не мы одни. У него можно было встретить и Анатолия Гребнева, и Ролана Быкова, и Бена Сарнова, и Александра Володина, не говоря уже о Зиновии Гердте, дружба с которым никогда не прерывалась. Александр Володин, всегда державший дистанцию в общении даже с людьми ему симпатичными, стал его ближайшим другом. Миша обладал свойством привлекать к себе людей.

Среди тех, кто посещал его квартиру на седьмом этаже дома на Красноармейской, были Александр Галич, Юлий Ким, Юрий Визбор, Ада Якушева, Владимир Высоцкий. Между прочим, среди немногих песен, исполнявшихся Высоцким и сочиненных не им самим, была прелестная песня Львовского, написанная им в 1961 году для своей пьесы “Друг детства”:

Песню эту использовал в своем фильме “Ирония судьбы” и Эльдар Рязанов. Музыку написал Микаэл Таривердиев.

Миша увлекался звукозаписью, едва ли не фанатично. Он непрерывно совершенствовал свою звукозаписывающую аппаратуру, в чем ему помогал его сын Коля. Помню, как во время нашей поездки в Швецию он не пропускал ни одного магазина в Гётеборге и Стокгольме, разыскивая какую-то необходимую ему деталь.