Николай Дмитриев - Желтый саквояж

Адрес, чётко выписанный в углу конверта, привёл Дмитра на тихую улочку, тянувшуюся вдоль реки. Нажав ручку калитки, парень несмело зашёл во двор, оглядевшись, прошёл дорожкой к крыльцу и только-только протянул руку к звонку, как дверь распахнулась, и молодая красивая женщина прямо с порога раздражённо кинула:

— Ну что надо?

— Очень извиняюсь, пани, — увидев барышню, засмущался Дмитро. — То я перепрошую, ту ест будынок Ковальских? [36] Извините, это дом Ковальских?

— Так… Я Ковальская… Цо тшеба? [37] Что нужно?

— Ну, тогда это вам… — Дмитро неловко полез в карман и вытянул смятый конверт. — Вот…

— Письмо? — Ковальская поспешно выхватила конверт. — От брата?.. Откуда?.. Как оно к вам попало?

— Я перепрошую, пани, — мялся Дмитро, с трудом подбирая слова. — Я там ехал… Под лесом… Случайно… Ну, когда самолёт упал… Ну, то я той, вашего брата вытянул. Он ещё живой был, и з кишени листа тягне [38] Из кармана письмо достал. . Я того конверта взял, а ваш брат вже не живый…

— Ну?.. И что?.. Что? — Ковальская и сама не заметила, как, сойдя на ступеньки, принялась теребить парня за рукав.

— Ну, вы меня извините, пани, я до коней, чтоб ближе подъехать… А тут литак [39] Самолёт. немецкий по мени стрелять начал… Кони, пани, понесли, и что там было, я, слово чести, не помню… Сам до тямы [40] Очухался. только в поле пришёл…

— Так, так, я понимаю… — закивала Ковальская и, разорвав конверт, наскоро пробежала глазами текст.

Дмитро мгновенно насторожился, но, к его удивлению, Ковальская улыбнулась парню.

— Я вам очень благодарна…

— За что, пани? — искренне удивился Дмитро. — То вы меня извините, что я вашего брата в поле кинул… А тут ещё такое началось, вот я и подумал, что то письмо важное, может, там про маетности [41] Имущество. или ещё что…

— Какие у нас маетности… — махнула рукой и горестно вздохнула Ковальская.

— А-а-а, — удовлетворённо протянул Дмитро и, заметив, что из дверей вышел ещё и молодой стройный мужчина, поздоровался. — Добрый день, пане Ковальский.

Не отвечая, мужчина неотрывно смотрел на Дмитра, а женщина, обернувшись, радостно сообщила:

— Представляете, пане Зенек, этот человек принёс нам от брата письмо. Ну, то, что вы говорили…

— Замечательно. — Мужчина странно улыбнулся и обратился к Дмитру: — Скажите нам, кто вы? Откуда?

— С Подгайчиков я… Иванчук Дмитро… — сбивчиво ответил парень и попятился. — Пробачьте [42] Извините. , мне ехать треба…

— Да вы хоть расскажите подробнее, как и что… — попробовала остановить его Ковальская, но Дмитро, не слушая никаких уговоров, заспешил к калитке…

После нападения на воинскую колонну боёвка Смереки затаилась на Меланчиных хуторах. Остап, впервые побывавший в настоящем деле, всё ещё находился под впечатлением от короткой огневой стычки и время от времени с удовольствием вспоминал, как билась в его руках «зброёвка», как кругом грохотали выстрелы и свистели пули. А от того, что он вёл себя, как надо, Остап втайне наливался гордостью и хвалил себя за правильно выбранный путь.

Правда, эти приятные воспоминания старательно обходили тот момент, когда Остап, расстреляв патроны, с испугу бросил пулемёт, и надо же, чтобы именно тогда на него выскочил убегавший польский майор… И всё бы ничего, никто Остапа ни в чём не упрекал, но Смерека, проводивший потом детальный разбор боя, почему-то обратил особое внимание на то, что удравший поляк был вроде как лично знаком Остапу…

Вдобавок из разговоров боевиков, со всех сторон обсуждавших перипетии в общем-то удачной засады, Остап уяснил себе, что хотя в целом дерзкое предприятие удалось, но самого главного из ехавших впереди колонны в легковых машинах, захватить не удалось, а вдобавок ещё несколько человек, и среди них тот самый польский майор, сумели ускользнуть.

Но всё это, как ни смакуй, оставалось в прошлом, зато впереди, как понял из прозрачных намёков Остап, его ждал Краков, где после нелегального перехода новоустановленной демаркационной линии, ставшей вроде границы, бывший студент должен был пройти вышкил [43] Обучение. , а потом, став настоящим военным, получить, как и Смерека, под командование боёвку.

От этих приятных размышлений Остапа, устроившегося на солнышке под скирдой, оторвал оклик:

— Друже Левко, к командиру!

Остап мгновенно вскочил на ноги и не пошёл, а побежал на подворье местного священника отца Теофила, в доме которого разместился штаб боёвки. Буквально через пару минут оказавшись в комнате, обставленной почти на городской лад, запыхавшийся Остап прямо с порога уже на военный манер гаркнул: