Игорь Никулин - День Независимости. Часть 1

Дадаев смял о пепельницу окурок и прикурил новую сигарету.

— Что от меня требуется?

— Да не трясись ты!

— Не трясись… Это вам, в горах, кажется: деньги отстегнул, вроде как откупился. Живешь, как на иголках. ФСБ давно контролирует диаспору. Те же менты… Журавлев оборвал его:

— Ладно, хватит плакаться. Мне нужно три килограмма тротила и детонаторы. Остальное тебя не касается.

Удивленный просьбой, чеченец изломил бровь. В глазах его мелькнула тень.

— За-зачем?..

Журавлев подошел к столу, выдернул из подставки перьевую ручку и, вырвав из календаря лист, написал название гостиницы и номер комнаты.

— Вечером, самое позднее в восемь часов, я тебя жду. И не вздумай со мной в игрушки играть. Я не угрожаю, но имей в виду — неверный шаг, и можешь готовиться к встрече с Аллахом. Надеюсь, ты мне веришь?

— Верю, — с трудом выдавил застрявшие в глотке слова Дадаев.

— Тогда до вечера.

Через час, когда Мишка Козырев, сдыхая от скуки, уже валялся на койке, разглядывая обнаженных девиц на страницах «Плейбоя», Журавлев и Приходько прогуливались по мемориальному комплексу «Мамаев Курган».

Приближался праздника. Рабочие чистили и подкрашивали обелиски и барельефы. На площадке перед поющим фонтаном старательно учились маршировать юнармейцы. По комплексу ходили экскурсионные группы, в большинстве из самих ветеранов.

Пораженный величием памятником Родины — Матери, Олесь, задрав голову, рассматривал занесенный гигантский меч и пытался прикинуть, на какую высоту возвышается скульптура.

— Высотища… — произнес он уважительно. — Это ж как ее устанавливали?

Журавлев не забивал голову столь глобальными вопросами; делая вид, что интересуется барельефом, косил глазами по сторонам, примеряясь, где лучше пристроить адскую машинку.

В пантеон к вечному огню? Опасно. У входа, кроме почетного караула, наверняка будет дежурить милиция, и человек с ношей в руке сразу привлечет ее внимание. К тому же, набьется столько народу, что выбраться наружу станет делом непростым. Далеко уйти после подрыва не получится, а значит, возрастает риск засветиться спецслужбам.

Гораздо безопаснее оставить заряд на открытой площадке. Последствия, конечно, будут не такими масштабными, как хотелось бы, но ведь дело не в количестве жертв и разрушениях! Важно на всю страну продемонстрировать бессилие власти; что новый Президент, каким бы жестким и деятельным не казался, ситуацию не контролирует. И если теракт свершается в святом для России месте, в святой для России день, о каком победоносном завершении Второй русско-чеченской войны может идти речь?

Его внимание привлекла гранитная лестница — подъем к Монументу. Площадки между лестничными маршами, где у стелл-барельефов, в тени, стоят скамейки. Обычные скамейки, на которых, отдыхая после преодоления множества крутых ступеней, рассядутся старики, вечно ищущие, где примостить свою задницу. А мимо них, по лестнице, будет течь живой людской поток.

— Сядем, покурим, — сказал он Олесю и направился к скамейкам.

«Неплохо придумано. Поставить заряд у ножки, сразу за урной. В толчее незаметно, а при подрыве ошметки колотого бетона только добавят убойной силы».

— Слышь, Семен. А может плюнуть на всё?

Вопрос застал Журавлева врасплох, и он поначалу не нашелся, что ответить, пытаясь сообразить: провоцирует его украинец или действительно надломился, сдал?

— Пока не увязли с ушами… А?.. Деньжата есть, документы верные.

— Не увязли, говоришь?! — Журавлев вплотную придвинулся к нему и положил руку на плечо. — Поздновато ты, Олесь, спохватился. Раньше надо было маковку чесать, прежде чем в Чечню на заработки собрался.

— «Чехи» тебя на понт взяли! Ничего у них против нас нет. Слова к делу не пришьешь. Чего переть на рожон? Делим баксы и разбегаемся.

Журавлев отшвырнул окурок в урну и встал.

— Пошли, Олесь. Потерявши голову, о волосах не пекутся. Нам привыкать к грязной работе? Сделаем и эту, сорвем банк, и уже тогда, с настоящими деньгами, можно и врассыпную.

По пути в гостиницу, они прошлись по магазинам и сделали малопонятные Олесю покупки. Он не брал в толк, зачем Журавлеву понадобился кожаный саквояж для фотопринадлежностей, и искренне жалел выброшенные на ветер деньги за импортную камеру «Никон». В хозяйственном Семен купил коробки с гвоздями и кусачки, а в соседнем, коммерческом — простенькие часы «Электроника».

Посматривая на приятеля, Олесь отметил его нездоровое возбуждение. Таким Журавлев становился, готовясь к опасной операции, и редко они заканчивались добром.